Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Эти тысячи душ дарились вместе с землей, на которой они «сидели». Особенно большие массивы земель и массы крепостных были розданы в областях Украины и Белоруссии, отошедших к России по трем разделам Польши. Это были главным образом земли, ранее принадлежавшие польской короне, а также духовенству. Но и в великорусских губерниях только из дворцовых имений (а имелись и другие источники) было роздано, по данным Семевского, до 70 тысяч душ обоего пола20.
Ставшие впоследствии известными факты подтвердили и слова Пушкина о расхищении казны любовниками. К примеру, тот же Семен Зорич, чей «фавор» продолжался всего 11 месяцев, сумел получить 300 тысяч рублей деньгами, драгоценности на неизвестную сумму и имения, которые были куплены для него казной за 450 тысяч рублей21. Это были астрономические суммы для XVIII века.
Кроме населенных земель и денег широко практиковалась раздача «пустых» земель в Новороссии, Крыму, на Северном Кавказе и Нижней Волге. Предполагалось, что получатели земель будут переселять туда своих крепостных из центральных и западных губерний
66 и таким путем осваивать окраины России. Любопытнейший след этих фактов мы находим в одном из рассказов Н. К. Загряжской (родственницы Натальи Николаевны Пушкиной), которые Пушкин записывал в 30-е годы как материал для возможного литературного использования. Загряжской было в это время под девяносто, и екатерининская эпоха оживала для жадного слушателя в ее воспоминаниях.
По ее словам, Потемкин предложил ей земли в Крыму, только что присоединенном к России (очевидно, в Степном Крыму). После некоторых колебаний Наталья Кирилловна согласилась, и чиновник Потемкина выбрал ей имение. Естественно, оно не приносило никакого дохода, так как там не было населения. Тот же чиновник посоветовал ей попросить у отца, богатейшего вельможи графа К. Г. Разумовского, крестьян на вывод. В записи Пушкина Н. К. Загряжская говорит: «Я так и сделала; батюшка пожаловал мне 300 душ. Я их поселила; на другой год они все разбежались, не знаю отчего. В то время Кочубей сватался за Машу (племянницу рассказчицы.—Л. А.). Я ему и сказала: «Кочубей, возьми, пожалуйста, мои крымские земли, мне с ними только что хлопоты». Что же? Эти земли давали после Кочубею 50 ООО доходу. Я очень была рада» (VII, 195).
Передавая рассказ с протокольной точностью, Пушкин тем не менее вкладывает в него иронию, и, пожалуй, далеко не безобидную. Мы почти видим этих несчастных брянских или черниговских мужиков, которых с грудными детьми и стариками вдруг волей неведомого им господина срывают с родной земли и гонят в сухую безлюдную крымскую степь. Как здесь жить? Разбежались ли они? Небось, большей частью просто перемерли, да никто этого не заметил... Что Разумовскому и его дочери эти триста душ, когда они владели десятками тысяч? Но прошло время, заселение Степного Крыма приняло систематический характер, крепостные переселенцы Кочубея распахали целину, и, гляди-ка, земли-то оказались золотыми.
Получилась своеобразная крохотная экономическая новелла об освоении Юга России во времена крепостного права, действующими лицами которой являются Загряжская (лет на 40 — 50 помоложе), Потемкин, Кочубей. Мы видим их главные черты: не очень прелестную наивность рассказчицы, широту натуры Потем-
3 * 67 кина (опять-таки за счет казны государства), деловую хватку Кочубея. И все это в двух десятках строк.
Екатерининские времена не были для Пушкина только историей. Эйдельман в упомянутой книге убедительно показал, что во фрагменте 1822 года все изложение построено так, чтобы перекинуть мосты к эпохе Александра I. к современным автору событиям. Точно так же эпизод, рассказанный Загряжской, своеобразно перекликается с дневниковой записью Пушкина от 14 декабря 1833 года: «Кочубей и Нессельроде получили по 200 ООО на прокормление своих голодных крестьян. Эти четыреста тысяч останутся в их карманах. В голодный год должно стараться о снискании работ и о уменьшении цен на хлеб; если же крестьяне узнают, что правительство или помещики намерены их кормить, то они не станут работать, и никто не в состоянии будет отвратить от них голода. Все это очень соблазнительно. В обществе ропщут, — а у Нессельроде и Кочубей будут балы (что также есть способ льстить двору)» (VII, 272 — 273).
Слово «соблазнительно» приблизительно означало «скандально». Кочубей (родственник канцлера Безбо-родко) и Нессельроде (зять министра финансов Гурьева) — «новая знать», нахватавшая земель и титулов при последних императорах. Та самая знать, которой Пушкин противопоставлял свое гордое 600-летнее дворянство, несмотря на которое (или благодаря которому) он стал своего рода разночинцем.
Заметим, что «снискание работ» вызывает в памяти слова Бориса Годунова, который «сыскал работы» голодающему народу (IV, 199). Это акты государственной экономической политики, которая получила в XX веке название организации общественных работ (public works): чтобы ослабить экономический кризис, государство обычно начинает какое-нибудь строительство, выплачивая содержание рабочим из казны. Любопытно повторное обращение Пушкина к этим экономическим мерам борьбы с кризисом и голодом. VII
