Муза и мамона - Аникин А.В.
Скачать (прямая ссылка):
Во второй половине 1819 и в 1820 году Тургенев, будучи одним из виднейших членов Союза благоденствия, не оставлял попыток склонить правительство к каким-то мерам, направленным на освобождение крестьян. Лишь после неудачи всех этих попыток и под впечатлением усиливающейся реакции он потерял надежду на освобождение сверху. Пушкин к этому времени отправился в южную ссылку.
Вернемся к тексту «Деревни». С одной стороны, здесь ощутимы уже отмеченная абстрактность протеста против крепостного права, несколько декламационный пафос. А с другой — точные детали, рисующие положение барщинных крестьян. Они лишены собствен-
58 ности, путем внеэкономического принуждения («насильственной лозой») помещик отнимает их труд и время. Эпитет чуждый в отношении плуга заставляет вспомнить сугубо современное понятие отчуждения — состояние дел, когда работник, непосредственный производитель, как бы отделен от орудий своего труда, от его результата и поэтому воспринимает то и другое как нечто чуждое ему. Уроки Куницына и Тургенева — не только в политике, но и в политической экономии — чувствуются здесь, и от этого пушкинское поэтическое слово становится лишь крепче и телеснее.
По любопытному совпадению лето 1819 года провел в своей крепостной деревне другой 20-летний юноша, не поэт, но наблюдательный и либерально настроенный человек,— Д. Н. Свербеев, автор примечательных мемуаров. Его мысли своеобразно перекликаются с «Деревней ».
Свербеев говорит: «Довольно было для меня двухмесячного пребывания в этом издельном (барщинном.— А. А.) имении с большой запашкой, чтобы убедиться, сколько при крепостном труде без всякой пользы теряется времени, как иногда берется работников на какое-нибудь дело в десять раз более, нежели нужно, как все господское расхищается, воруется и, что всего досаднее, утрачивается вдвое, втрое больше, чем от воровства, пропадает кинью (выражение простонародное, если не всем известное, то очень верное,— оно указывает то всякое добро, которое в огромнейшей массе на пространстве России у казны, у владельцев, у купцов,— одним словом, у всех кидается по пустякам)»14. К несчастью, и теперь, через 170 лет и через век с четвертью после падения крепостного права, эти горькие слова звучат вполне актуально.
Экономическая бесплодность и моральное убожество дворовых, с одной стороны вроде бы привилегированных, с другой — оторванных от родной почвы крепостных людей,— и по этому поводу мемуары Свербеева напоминают комментарий к «Деревне».
А вот строки о «девах юных» из «Деревни» не раз вызывали у исследователей противоречивые ассоциации с фактами биографии Пушкина. Из переписки с Вяземским и из ряда других источников известно, что в Михайловском во время ссылки Пушкин имел «крепостной роман». Летом 1826 года он отправил беременную от него девушку через Москву в болдинское име-
59 ниє Пушкиных в Нижегородской губернии. Отец девушки, выданной там для «покрытия греха» замуж за мелкого чиновника, был позже приказчиком Пушкиных в этом имении. Как видим, ситуация на первый взгляд похожа на то, что написал юный Пушкин в 1819 году.
В этих фактах искали ключ к «Русалке», где соблазненная князем девушка из народа кончает жизнь самоубийством. Они были в 20-х годах XX века предметом острейшей (каких уже не бывает в пушкиноведении!) полемики двух маститых и талантливых писателей — П. Е. Щеголева и В. В. Вересаева. Даже странно теперь читать, какими резкостями они обменивались, споря о том, один или несколько крепостных романов было у Пушкина в Михайловском и (что, конечно, несравненно важнее!) какое влияние это оказало на его творчество 15.
Коротко говоря, Щеголев считал, что связь Пушкина с Ольгой Калашниковой (так звали девушку) была прочной и сравнительно длительной, что эта связь была основана на взаимном чувстве и дала поэту душевное равновесие и внутренний покой. Благодаря этому Михайловская ссылка в 1824 — 1826 годах была периодом интенсивного творчества, среди плодов которого — «Борис Годунов».
Вересаев указывал, что для такого утверждения нет достаточных аргументов. Не считая, разумеется, Пушкина «развратным злодеем», он писал, что к нравам в крепостных вотчинах нельзя подходить с мерками современной морали, что связи бар с крепостными женщинами были довольно обычным делом; переписка Пушкина никак не указывает на глубокое чувство. По мнению Вересаева, неверно искать биографическую основу для каждого значительного акта творчества поэта.
После лета 1819 года Пушкин вплоть до ссылки в Михайловское (1824) не видел «вблизи» жизнь крепостной деревни, хотя что-то мог, конечно, наблюдать в Каменке — имении В. JI. Давыдова, в путешествиях по Западу и Югу России. Вторая глава «Евгения Онегина», написанная на Юге, отражает воспоминания о Михайловском и псковских помещиках.
Наше внимание привлекают «аграрные реформы» Онегина в своем поместье, унаследованном от того самого дяди, которым начинается роман:
60 В своей глуши мудрец пустынным, Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил: II раб судьбу благословил (IV, 32).
