Суфизм в контексте мусульманской культуры - Пригарина Н.И.
ISBN 5-02-016695-2
Скачать (прямая ссылка):
10. Browne Е. G. A History of Persian Literature in Modern Times. Cambridge,, 1924.
Н. Ю. Чалисова
«ЗИКР МАЛИКА ДИНАРА» ИЗ «ТАЗКИРАТ АЛ-АУЛИЙА» ФАРИД АД-ДИНА ATTAPA
Изучение суфизма в европейской науке ведется уже более полутора веков. В качестве источников учеными привлекались и привлекаются разные типы текстов — «по интересам». Доктри-нальный суфизм исследуется главным образом по теоретическим трактатам, эстетический — по поэзии, а история суфизма реконструируется по многочисленным биографическим сборникам — . тазкира или табакат ас-суфийа (конечно, встречаются и случаи обращения к источникам одного типа с вопросами другого типа, но в целом «иерархия» соблюдается). Между тем в медиевист-ских работах последних лет не раз отмечалось, как важно правильно сформулировать исследовательский вопрос и выбрать среди моря источников адресат, способный наиболее полно на него ответить. Например, в работе А. Я. Гуревича «Проблемы средневековой народной культуры» делается попытка услышать голос «великого немого» — простого человека эпохи средневековья, выстроить «неявные модели его сознания и поведения» [5, с. 12] на основе анализа житий и покаянных книг — источников, хорошо, но односторонне известных специалистам.
Сборники по суфийской агиографии, по крайней мере с начала нашего века, рассматриваются востоковедами под историческим (в широком смысле) углом зрения, причем и в плане реконструкции биографий отдельных суфийских деятелей, и в плане выявления этапов эволюции учения в целом. Хорошо известны работы Р. Николсона, Л. Массиньона, Дж. Арберри, X. Риттера, Е. Э. Бертельса, построенные, в частности, на изучении памятников житийного типа.
Вообще многолетний неослабевающий интерес к суфизму в исследовательской литературе понятен и не нуждается в ком-ментариях: столь велика роль этого учения во всех сферах жизни мусульманских народов на протяжении столетий. А раз во всех сферах жизни, значит, речь идет о далеко не однозначном явлении. Философы ищут его концептуальные корни в учениях гностиков и неоплатоников, рассматривают онтологические и гносеологические параллели в античности и европейском средневековье; историки изучают взаимоотношения суфизма с официальной идеологией на разных исторических этапах (в том числе трансформацию суфийской доктрины в орудие современной
139
политической борьбы), а также организацию, функционирование и преемственность суфийских орденов: литературоведы анализируют поэтические тексты, пытаясь раскрыть тайны сложнейшей эзотерической образности. Единое когда-то множится в реальной жизни и в научной рефлексии, а сакраментальный вопрос «Так что же такое суфизм?» по-прежнему открыт для востоковедов, желающих попытать свои силы.
Одним из возможных подходов к решению этого вопроса нам представляется обращение к памятникам суфийской агиографии не столько как к историческим источникам, сколько как к источникам с максимальным количеством функций. Ведь жития святых историчны в силу содержащихся в них элементов биографий праведников, теоретичны — в силу демонстрации правильных ответов к этическим задачам (о чем пойдет речь ниже) и поэтичны — в силу того, что они являются в жанровом отношении художественной прозой и оказывают глубокое эмоциональное воздействие на верующих.
Обращение именно к житийным памятникам в поисках ответа на вопрос о специфике культурно-исторического и идеологического феномена суфизма оправдано потому, что путь (тарик) и жизненный путь суфия, странника, не разведены, а изначально сопряжены и «прочитываются», «проживаются» лишь один в другом. Свидетельств на этот счет можно было бы привести множество, но ограничимся цитированием таких крупных авторитетов, как имам Абу Хамид ал-Газали (ум. 1111) и ученый-энциклопедист Ибн Халдун (ум. 1406).
Первый в трактате «Избавляющий от заблужения» прямо указывает, что теория в суфизме — далеко не главное (ср. распространенные в европейских справочных изданиях определения типа «суфизм — мистическое течение в исламе...»), «наиболее специфические их (суфиев.— Н. Ч.) особенности заключаются в том, что постижимо не путем обучения, но лишь благодаря испытанию, переживанию и изменению душевных качеств». Далее ал-Газали рассуждает о том, что разница между суфийской теорией и практикой подобна разнице между знанием об опьянении и самим опьянением, и приходит к выводу, что суфии— «люди вкушения, а не поборники рассуждения» и что познать суфизм можно только «благодаря испытанию и ведению определенного образа жизни» [4, с. 242].
Двумя веками позже о том же напишет Ибн Халдун в соответствующем разделе «Мукаддима» («Введение»), посвященном суфизму: «Метод людей, которые впоследствии стали называться суфиями, всегда рассматривался ранними мусульманскими авторитетами — сподвижниками Мухаммада и людьми второго поколения, а равно и теми, кто пришел вслед за ними, как путь истины и праведного водительства». Далее Ибн Халдун раскрывает понятие пути именно в смысле ежедневной практики: «Следовательно, путь суфиев целиком опирается на самоанализ в свете того, что они делают и чего не делают, и на обсуждение
