Суфизм в контексте мусульманской культуры - Пригарина Н.И.
ISBN 5-02-016695-2
Скачать (прямая ссылка):
В отмеченных чертах новых связей музыки просматривается единство эстетического опыта мусульманских народов в разных сферах духовной деятельности. Это единство приобретается благодаря соприкосновению некоторых художественных форм творчества с мистическим сознанием суфиев [26]. Опыт последних усилил заложенное в новых общественных тенденциях стремление к самостоятельности и абстрагированию музыки как вида искусства. Специфика мистического опыта давала возможность суфизму занять одну из ведущих позиций в отстаивании эстетической ценности музыки.
Дозволенность музыки оправдывается ее способностью «приводить душу в движение». Поскольку суфии фиксируют внимание на изменениях, происходящих в душе человека, то и музыка, пробуждающая эти движения, заслуживает поощрения. У ал-Газали мы встречаем такое описание: одного человека спросили: «,,Нравится ли тебе напевать?" — ,,Нет",— ответил он. Тогда ему был дан такой ответ: ,,Значит, ты без сердца, ибо тот, у кого есть сердце и кто знает природу, знает, что стихи и мелодии приводят его в движение либо с помощью своего голоса, либо с помощью голоса кого-либо другого"» [1, с. 123].
При обсуждении проблемы слушания суфии подчеркивают важность состояния, в котором пребывает сам слушатель. Установка последнего не только решает правильное, с точки .зрения мистика, восприятие музыки, но и ставит перед ней но- ~ вые функциональные задачи — адаптироваться к условиям нового для нее мистического способа переживаний. Будучи включенной в обсуждение духовного опыта суфиев, музыка наделя-
324
*ется более высокой санкцией [1, с. 97]. В описаниях ас~сама* (слушание) можно увидеть обоснования тех качеств поэзии и музыки, которые ценны для суфиев: поскольку душа совершенного слушателя — суфия находится в постоянном движении, то музыка импонирует ему разнообразием передаваемых ею чувственных образов. При этом они оказываются изоморфными тем мистическим состояниям (ахвал), которые испытывает в процессе своего духовного восхождения суфий.
Ал-Газали пишет: «У мурида, несомненно, есть цель, являющаяся объектом его намерения. Его намерение — это познание Аллаха, встреча с Ним, приход к Нему с помощью тайного созерцания и открытия завесы. У него в его намерении есть путь, которым он идет, поведение, которого он неуклонно придерживается, и состояния, через которые он проходит в своем поведении. Если он услышит упоминание о воздаянии, проповеди, принятии, ответе, слиянии, расставании, близости или удалении...6 и тому подобном, что обычно описывается в стихах, то что-то из этого должно соответствовать (здесь и ниже разрядка моя.—Т. Д.) состоянию мурида в его поиске. Это подобно кремню, высекающему искры из огнива его сердца, и тогда разгорается его огонь, усиливается излучение страсти и волнение его. Вследствие этого им завладевают состояния, отличающиеся от его обычных, и перед ним открывается широкая возможность применять звуки к своим состояниям» [1, с. 97—98].
В этом отрывке выражается, на наш взгляд, основное понимание суфиями музыки: она способна быть возбудителем психологических состояний мистика. Поэтому слушание одной и той же музыки будет тем совершеннее, чем совершеннее мистический опыт слушающего7. Отсюда и проистекает различие в понимании одного и того же воспринимаемого текста8.
Однако допущение «свободы» в восприятии практически всякой музыки было лишь одной стороной в отношении к ней суфиев. Тот же ал-Газали, как подчеркивает Е. Э. Бертельс, предостерегал от такого пения, которое вместо духовного восторга может вызывать чисто физическую страсть [4, с. 63]. Сила воздействия музыки на человека, хорошо ощущаемая суфиями, выдвигала перед ними задачу проводить определенный отбор привлекаемых шейхами для мистических радений (зикр) поэтических и музыкальных текстов. Таким образом, допускалась не всякая музыка, а лишь та, что была наиболее изоморфна по своей структуре процессам, переживаемым мистиками 9. Отсюда возникала необходимость создавать не только специальные стихи, ставшие основой суфийской поэтической литературы [4], но и музыку.
Кристаллизация музыкальных форм в новый жанр, относимый нами к искусству макамат, происходила не просто посредством взаимодействия музыки с суфизмом (ас-сама*, зикр), но и одновременно через ее постоянную связь с газелью,
325
которая, как известно, пелась и поется до сих пор в названных музыкальных формах.
Возможно, что музыка прошла тот же путь к приобретению новых жанровых черт, что и газель. М. Л. Рейснер показывает, что, зародившись в X в., газель получает свои законченные жанровые черты лишь в творчестве Саади (XIII в.): «Саади снял противоречие между двумя школами поэтического мастерства (светской и суфийской), объединив^ лучшие черты двух художественных и эстетических общностей уже на чисто литературной основе» [17, с. 12].
Хотелось бы особо подчеркнуть, что музыка обретает свои жанровые форманты в результате взаимодействия всех трех названных явлений: суфизма, газели и музыки. Более того,, совместное участие газели и музыки в вокальных музыкальных, формах способствовало, на наш взгляд, усилению изоморфизма между жанровыми канонами газели и искусства макамат.
