Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
80
лию» и «единоначалию» даже усилились с началом бурной деятельности в его рядах Л.Мерославского — пожалуй, самого талантливого представителя молодежи послеповстанческо-го поколения. Изначальная заданность теоретико-тактических построений ПДО гасила малейшие попытки привнести в организацию свежую струю: ослушников неизменно ждало исключение из общества.
В оценке движущих сил будущего революционного выступления модели Бакунина и левого крыла польского освободительного движения имели принципиальное сходство; соответствие классическим канонам дворянской революционности (передовое дворянство в сочетании с той или иной степенью привлечения угнетенной крестьянской массы) здесь практически не нарушается. Подход к проблеме со стороны польской эмигрантской демократии по сути исчерпывается различными вариациями этой схемы. Бакунин же в своей речи на польском митинге в Париже (ноябрь 1847 г.) выделил среди российских «революционных элементов» «очень многочисленный промежуточный класс населения, состоящий из весьма разнородных элементов, класс беспокойный и буйный, готовый со всею страстью броситься в водоворот первого же революционного движения»94.
Бакунин говорит здесь об активизации брожения в среде разночинцев-интеллигентов, которым суждено было стать в последующие десятилетия основной силой общественного движения. Достаточно закономерно отсутствие в идейном наследии Бакунина, поверхностно представленного некоторыми авторами в качестве «крестьянского социалиста»95, каких-либо следов противопоставления города деревне. Для упомянутого выше «промежуточного класса» основной средой обитания является город, т.е. следуя бакунинской логике, исключаются какие-либо ограничения на участие города в будущих общественных потрясениях. В польской общественной мысли подобные воззрения не получили сколько-нибудь существенного развития; идеологи ПДО исходили из неразвитости ремесел и торговли в польских городах, а в особенности — из пестроты их национального состава и преобладания там немецкого и еврейского населения (что было особенно характерно для Познанщины)96. Постоянная апелляция к тому, что
81
«город слабо влиял на общенародную жизнь», приводила лидеров Централизации к убеждению о необходимости максимального ограничения целенаправленных акций среди горожан97. Шляхетские демократы с опаской воспринимали любые попытки расширить социальную базу движения, последовательно придерживаясь установки (неуклонно эволюционировавшей в сторону абсолютной догматизации) о достижении независимости Польши силами самих «поляков». Представление же о «поляках», «нации» обычно не выходило из рамок отживших свой век традиций шляхетской революционности, ограничиваясь, как правило, «благородным сословием»98.
Кроме национального момента, в подходе к революционному потенциалу города определенную роль в формировании таких оценок играла специфически антибуржуазная струя, присущая идеологии всех левых группировок в польском движении 1840-х годов. Своеобразие негативизма идеологов ПДО по отношению к буржуа состояло в отрицании конкретного существования капиталистических отношений, проистекавшего из слабого вовлечения польского национального элемента в развитие торговли и промышленности. Значительно меньшая роль принадлежала антибуржуазным традициям западно-европейского утопического социализма, в полной мере представленным в программе «Люда польского» и в позиции Лелевеля периода его участия в брюссельской Демократической ассоциации (1847—1848 гг.), руководимой Марксом". Для польских левых характерно преобладание общих мест и идеологических штампов в оценке буржуазии, сочетавшееся с весьма слабой увязкой провозглашаемых взглядов с конкретной обстановкой на польских землях.
Бакунинский подход к критике капитализма в этот период в большей степени привязан к ситуации в Европе, что вполне естественно в условиях тогдашнего уровня экономического и политического развития России и Польши, а также степени его тогдашней информированности о сущности этих процессов100. Впрочем, гибкость тактики Бакунина на протяжении его революционной карьеры определяла отсутствие априорных предубеждений в отношении участия представителей какого-либо общественного слоя, обладавшего для этого необходимыми качествами. Напротив, тактические построения
82
всех польских общественных формирований, контактировавших с Бакуниным как в 1840-е гг., так и в период Январского восстания, были в значительной степени обусловлены национальными, партийными, сословными и прочими ограничениями101.
Представление Бакунина о революционных потенциях западно-европейского пролетариата уже в 1840-е гг. вполне определилось; в применении к России и Польше позиция городских низов (которые рассматривались как единая общественная группа) специально не выделяется в общей массе «угнетенного бедного класса». Присущая Бакунину ориентация на согласованное выступление городского и сельского населения несет в себе отсутствие каких-либо преград для привлечения угнетаемой части горожан к восстанию. Мнения польских деятелей по этому вопросу различны — от прямого и некритического заимствования идей утопических социалистов об исключительной роли пролетариата в публицистике «Люда польского» — до практически полного умолчания об этом сюжете в повседневной пропаганде руководства ПДО102. В итоге в программах различных течений польского движения возникает трудноразрешимое противоречие, выражавшееся в нестыковке объективной необходимости концентрации практической работы по возбуждению и развитию революционных выступлений в крупных городских центрах с теоретическими неувязками в данном вопросе. Именно этим не в последнюю очередь были предопределены неудачи всех крупных практических предприятий поляков в конце 1840-х годов.
