Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
75
и Пугачев, составит устойчивую линию бакунинских убеждений, постоянно пробивающуюся в его трудах анархического периода, а также в деятельности революционных народников в 1870-е годы74. В 1849 г. Бакунин утверждал, в частности, что «сектанты составляли главную силу» пугачевского восстания75.
Показательно, что как у Бакунина, так и у его соратников из демократических польских кругов теория крестьянской общины, а тем более какие-либо практические комбинации в расчете на преимущества общинных структур не находят достаточного развития; в отличие от 1860—1870-х гг. этот вопрос не поднимается самостоятельно и проходит как незаметная составляющая концепции славянской федерации. Более того, выступая в «Дрезденер цайтунг» со статьей «Русские дела», Бакунин подчеркивал прямую необходимость «нарушения общинного уклада»: «Это был бы смертный приговор для любого барина»76. Развернутого объяснения своей позиции Бакунин здесь не приводит, мысль остается неоконченной и может вызвать различные толкования, вплоть до уличения его в сочувствии магистральной идее Централизации ПДО о наделении крестьян землей в собственность.
Отношение лидеров польской демократии к институту общины как к подлежащему естественному уничтожению пережитку патриархальщины (в условиях разложения общинных структур на польских землях, при немалых различиях в интенсивности и глубине этого процесса) было однозначным и особо не оговаривалось в их программе77. В воззрениях Бакунина положительное отношение к распаду общинных связей (и, соответственно, отрицание заключенных в них черт косности и патриархальности) сочеталось с провозглашением совместной, коллективной собственности на землю в будущем обществе, сооруженном на фундаменте федерализма; при этом контуры предстоящей стройки в 1840-е гг. были обрисованы туманно и нечетко, отсутствует какая-либо конкретизация особенностей процесса78.
В трудах «бакуниноведов» устойчивым штампом стало подчеркивание влияния лелевелевской концепции «гмино-владства» на постижение Бакуниным революционной функции крестьянской общины; основным недостатком этого взгляда на проблему является механическое восприятие сущ-
76
ности термина «гминовладство»79. В целом система воззрений на крестьянство и его роль в будущих преобразованиях, предложенная Бакуниным, отличается от взглядов левых в польском общественном движении большей смелостью в преодолении устоявшихся догм, поиском (пока еще на абстрактно-теоретическом уровне) новых выходов и развязок из конкретных ситуаций, равно как и большей утопичностью. Впрочем, единственным критерием истинности предложенных моделей могло стать только их практическое применение.
Дворянство, шляхта как движущая сила будущего восстания представляют для Бакунина и ведущих идеологов польских левых группировок особую ценность. Принадлежа к различным течениям внутри неоднозначного и противоречивого потока дворянской оппозиционности, они подчас выдвигали сходные идеи относительно роли и значения в предстоящих преобразованиях того сословия, из которого вышли сами. В то же время собственное их положение как дворян было неутешительным. Бакунин и немалое число польских эмигрантов по сути принадлежали к деклассированным элементам, лишенным постоянного источника дохода и страдавшим от постоянных лишений. Бедность и аскетизм были уделом многих вождей демократической эмиграции — Лелевеля, Хельтмана, Ворцеля80.
В своих пропагандистских выступлениях Бакунин и польские левые придерживались позиции стойкой вражды к аристократам и их воззрениям, представлявшим собой «пережитки средневековья»81. При этом тактика польских демократов была в целом последовательнее и заключалась в стойком противоборстве соперничающим правым группировкам, среди которых на первом месте находились сторонники А.Чарторыского. Публицистика ПДО переполнена резкими отзывами против «антинародной», монархической, «губительной» политики «Отеля Лямбер», слепо ориентированной на западные державы в ходе подготовки и реализации планов национального освобождения82. Любые попытки поисков взаимопонимания неизбежно расценивались как «предательство идеалов», Бакунин же со свойственной ему гибкостью и дипломатичностью не обходил стороной салоны, используя малейшую возможность для пропаганды своих взглядов и по-
77
иска материальных ресурсов в интересах «революционного дела». Его неприятие аристократических взглядов ничуть не препятствовало контактам с видными представителями этого лагеря (среди эмигрантов это А.Чарторыский, В.Замойский); эта линия снова проявится в бакунинском поведении в начале 1860-х гг., в преддверии нового польского восстания.
Существенной линией сходства теоретических конструкций Бакунина и польских демократов была постоянная апелляция к негативной роли привилегированного сословия в историческом прошлом своих народов. Особенно сильно эта черта проявилась в польской публицистике левого толка. Манифест ПДО осуждал шляхту, которая «правила на руинах давнего гминовладства и поглотила в себе жизнь народа»83. Эта идея прямо перекликается с позицией Лелевеля, подчеркивавшего, что «...шляхтичи отобрали у народа все права, заставили его служить себе, относились к нему пренебрежительно, отталкивали его от себя»84. Еще более жесткой и уничтожающей критике подвергли шляхетское сословие идеологи «Люда польского»: «Если существовала какая-либо связь между страной польской шляхты и страной польского народа, то она, несомненно, имела характер встречи между убийцей и его жертвой. Во всем мире море крови отделяет шляхту от трудового народа»85.
