Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Еще одна существенная линия различия в подходе Бакунина и польских левых выражает их отношение к степени участия армии в готовящихся событиях. Бакунин отводил определенную роль солдатской массе — тем же крестьянам, «в кандалах доставляемым в свои полки, где они обречены в течение 20 лет ...на адское существование, на ежедневные истязания, на изнурительный непосильный труд и голодное существование»103. В 1849 г. он подробно останавливается на этой теме в брошюре «Русские дела», где подчеркивает значение Польши как «высшей демократической школы для русских. Это верно как в отношении офицеров, так и в отношении нижних чинов»104. В рамках выступления в немецкой газете
83
Бакунин отдает дань довольно частым в его публицистике надеждам на легкость распространения своей программы в массах. «Ни одна армия в мире, утверждаем мы, не может быть легче деморализована, чем русская», — считает он, приводя в подтверждение своих слов яркую картину жестокого принуждения, бесправия и муштры, насаждаемых в царской армии. Бакунин преувеличил здесь готовность русского солдата к бунту, как и симпатии его борьбе поляков за независимость.
Бакунинский расчет на активное участие в восстании как офицерства, так и нижних чинов выгодно отличается на фоне бытующих в публицистике ПДО представлений о военной стороне «революционного дела»105. Информация о действительном состоянии противостоящих полякам армий «деспотических государств» была неполной как у польских эмигрантов, так и у местных деятелей. К примеру, данные о николаевских войсках поступали руководству ПДО в основном из европейских газет, многие оценки которых совпадали с вышеприведенной позицией Бакунина106. Несмотря на всю серьезность отношения эмигрантов к военному обучению (создание Батиньольской школы, военно-теоретические изыскания Me-рославского, Штольцмана, Ю.Высоцкого), основной упор делался на подготовку офицерского состава (причем у большинства обучающих основой подготовки было, как правило, участие в восстании 1830—1831 годов). Процессу обучения солдатской массы серьезного внимания не уделялось; оно оставалось на уровне заявлений типа: «Народ восстанет как один человек»107. Создается впечатление, что резкое изменение условий по сравнению с 1820-ми гг., когда в Царстве Польском существовала регулярная армия из поляков, не было должным образом осмыслено.
В этом отношении характерно выдвижение к середине 1840-х гг. двух противоположных тактических платформ. Л.Мерославский подчеркивал необходимость исключительного приоритета действий хорошо обученной регулярной армии и решительного искоренения «партизанщины»108. К.Б.Штольц-ман, напротив, делал акцент на организации массовой децентрализованной партизанской борьбы с учетом местных условий109. Оба варианта изобиловали многочисленными натяжками и взаимоисключающими положениями, прикрываемыми
84
патриотической риторикой. Конкретное развернутое обоснование теоретических положений о достижении независимости собственными силами было явно неудовлетворительным.
Обращение к проблемам участия города и солдатской массы в предстоящем восстании позволяет заключить, что в целом проблема движущих сил готовящейся революции трактуется Бакуниным шире, последовательнее, чем польскими левыми (и особенно эмигрантами из ПДО). Его радикально-демократические воззрения на русскую и польскую ситуацию при всей их утопичности и незавершенности знаменовали собой значительный шаг вперед по сравнению с идеями декабристов. Развитие и совершенствование Бакуниным своего идейного багажа происходило на фоне застойных явлений в идеологии левого крыла польского общественного движения, которая к середине 1840-х гг. становится все более пассивной и статичной. Очевидна и большая радикальность в оценке Бакуниным сложившегося в Европе положения, из чего проистекали значительно более смелые и масштабные практические планы.
В представлениях Бакунина и польских левых значительное место занимает проблема власти и государства. В их публицистике 1840-х гг. тесно сопряжены вопросы истории государственно-властных структур в России и Польше, их деятельность в современной ситуации и планы организации власти и государства в случае успешного достижения независимости. Наиболее часто затрагивались те или иные аспекты функционирования самодержавной государственной машины. Главной линией характеристики романовской монархии было провозглашение необходимости борьбы с ней и поиск оптимальных путей сопротивления. В выступлениях ,польских эмигрантов (без различия партийной принадлежности), у многих познанских и галицийских деятелей (не говоря уже о конспираторах Царства Польского) Петербург традиционно выступал главным врагом среди трех держав — разделителей Польши: именно на нем лежит ответственность за жестокое подавление восстаний 1794 и 1830—1831 годов. Такая позиция вполне естественна для эмигрантов, в большинстве своем прошедших суровую повстанческую школу.
85
Сущность имперской политики России в трактовке польских левых 1840-х гг. не несет в себе каких-то нетрадиционных подходов. В публицистике ПДО, во многом перекликавшейся с европейской прессой и воззрениями радикалов Франции и Германии, преобладало крайне негативистское восприятие внутренней и внешней политики николаевской империи как «империи зла»110. Правительственный курс Австрии и Пруссии оказывался в этом случае как бы в тени. Мало того, задача освободительной борьбы поляков иногда сводилась к «революционной войне» против России. Наиболее ярко такая линия выражена в речи Л.Мерославского на берлинском суде 5 августа 1847 г., где он утверждал, что «поляки защищают будущее Германии и Европы от нашествия Москвы»111. Бакунин резко отозвался об этих утверждениях польского деятеля112. Не лишены убедительности попытки объяснить подобные высказывания одного из вождей ПДО конкретными обстоятельствами судебного процесса113, но несомненно широкое распространение русофобских по своей сути воззрений среди польских демократов.
