Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
на свернутый сюжет "основного" мифа о борьбе Индры с Вритрой.
Эпические риши или божества, являясь что-либо поведать героям, не меняют, как правило, своего облика в том смысле, что предстают в "открытом", антропоморфном виде28 (свидетельством неизменности обличья "пришельцев" служит само отсутствие описания их внешности29). На первый взгляд просветительной сущности такого контакта противоречит форма явления Кришны Маркандее в обстоятельствах мирового потопа ("первоинициации" святого мудреца). В облике бога-младенца на ложе в ветвях баньяна есть для Маркандеи элемент неразгаданности (187 1), но то, что перед ним именно Кришна, отождествляющий себя как Нараяна, явствует сразу же из тех "знаков образа", которые приводятся в его описании: темно-синий цвет младенца, нагрудный камень каустубха, примета шриватса и т.д. (186.86,87).
По нашему мнению, всякий элемент, требующий угадывания, отождествления персонажа, должен быть соотнесен по крайней мере с двумя ритуальными моментами: не только с масочной сокрытостью испытателя, но — шире — с представлением о "чужом" социуме (в таком случае первое является частностью по отношению ко второму, поскольку "испытатели" принадлежат обычно к "чужому" роду) . Последнее обстоятельство представляется особенно важным в связи со спецификой преломления эпической памятью не только посвятительных представлений, но и аго-нистических ситуаций архаической ритуальной практики вообще, при которой контакт родовых фратрий или иных социальных групп характеризуется в первую очередь оппозицией "свой — чужой". Качественная характеристика облика "сакральных" эпических персонажей (риши, божество), выступающих ведущей стороной разного рода словесных коммуникаций, отвечает оппозиции "измененный — неизмененный" и может служить основой (подчеркнем — весьма относительной) дифференциации отдельных эпических сюжетов, определяя преимущественное использование в них представлений, связанных либо с потлачем, либо с посвящением, либо же с календарными обрядами. Для уяснения специфики художественного метода эпопеи в плане его ориентированности на "этнографический субстрат" целесообразно обратить внимание на тесную сплетенность в композиции эпического текста элементов "узнаваемости" и "неузнаваемости" (как, например, в упомянутых сюжетах с Кришной и Карной). Эта сплетенность отражает, как можно предположить, типологическое родство структурных компонентов архаических ритуалов упомянутого круга.
Сопоставляя далее диалоги-испытания с эпическими беседами, еще раз упомянем об "обращенности" словесного контакта в первых. Хтонические черты внешнего облика, в котором собеседник предстает перед Пандавами, а также условие коммуникации (в случае проигрыша Юдхиштхиры его братьям грозит смерть) позволяют предположить батальное завершение встречи с "чудовищем", но подлинная сущность О композиции древнеиндийского эпического текста
149
собеседника (риши или божество) предопределяет словесную форму контакта. Важно подчеркнуть здесь выраженную конфликтность коммуникации, что замещает на идейном уровне батальный исход встречи эпического героя с хтоническим противником.
Диалог-испытание по своей временной длительности и по размерам занимаемого текстового пространства короток и компактен. Благодаря этому конфликтность его ситуации особенно ощутима в сравнении с мирным, настраивающим на благие размышления течением долгих просветительных бесед риши Ломаши в "Паломничестве по тиртхам" или же "Бесед Маркандеи". Сама ставка диалога-испытания — жизнь или смерть героев — оттеняет острую конфликтность сюжета (ср. у О.М.Фрейденберг: "...Загадка без разгадывания приносит смерть"30). Бог Дхарма, как и змей Нахуша, предстает, таким образом, ипостасью смерти31, но ритуальная ставка — смерть проигравшего — подается в эпосе как "ед-ва-не-смерть" (в эпизоде с Бхимасеной и змеем) или как "якобы-смерть" (Пандавы, которых умертвил Дхарма, полностью сохраняют вид живых людей, что и отмечает Юдхиштхира) .
К сказанному можно добавить, что "обращенность" словесной коммуникации героев с риши или божеством в этих диалогах задается переворачиванием обычной для начала просветительного контакта ситуации. Если беседа чаще всего начинается с немотивированного появления риши перед Пандавами, то испытательные диалоги имеют обратную начальную ситуацию: герои (или один из них) неожиданно наталкиваются на "испытателя" — змея-Нахушу или журавля-Дхарму. В этом случае как раз последние выступают царями-хозяевами, причем не только создавшегося положения, но вполне определенной территории: в обоих эпизодах это глухое место, лесная чаща с признаками воды, о которых сигнализирует и сам облик "хозяев" — змея или водяной птицы, тогда как Пандавы оказываются незваными "гостями", пришедшими из принципиально иного — человеческого — мира, где их статус также царский.
Выявленная совокупность черт обоих эпизодов, в состав которых входят испытательные диалоги, с очевидностью допускает анализ подобных контекстов в терминах церемониального обмена. Дискутивная форма диалогов подразумевает относительное равенство возможностей участвующих сторон. В описанных случаях наличествует изначальное равенство Юдхиштхиры с его партнерами — "хозяевами" и одновременно испытателями из небесной вопреки облику "фратрии" — еще в одном отношении: по царскому статусу участников.
