Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
ражают понятие имени, а животные — предиката, что также объясняет преимущественное использование ряда растений для космологического описания.
Наиболее общим и поэтому сравнительно широким значением в функции имени наделяются понятия травы, листвы, цветка вообще. Они передают комплекс, связанный с человеком (например, летняя трава, молодая трава — жена, фу-рукуса — прежняя жена, гвоздика — молодая девушка), и часто ассоциируется с такими заменителями понятия человека, как жилище, в том числе временное, его отдельные части и, шире, селение, город. Если взять город в целом, то наиболее распространенная атрибуция столицы Hapa — ао-ни ёси — "хороша в зелени"; иногда это определение детализируется, и город представляется как развернутая метафора растительного цветения. Например:
ао-ни ёси Прекрасная в велени
нара-но мияко ва столица Hapa
саку хана-но подобна аромату
ниохи-но готоку расцветшего цветка,
има сакари нари сейчас в расцвете.
(Манъёсю, 328)
Известно, что травы нередко служат обозначением временного приюта, ночлега в пути; например, кусамакура — "изголовье из травы" (Манъёсю, 5, 142, 415 и др.). Йн-тересно указать, что в связи с временным ночлегом в текстах отмечается невольное пригибание растений к земле или ветвей по дороге, например: "идешь, сгибая хиноки, коренящиеся в скалах" (Манъёсю, 45). Здесь речь идет о священных вечнозеленых деревьях, посвященных божеству солнца и растущих из скал, связанных с понятием вечности и прочности. В том же стихотворении говорится: "Располагаешься на ночлег в пути, с изголовьем из трав, пригнув траву сусуки и низкий бамбук". Возможно, что такие loci communi передают архаический запрет на порчу священных растений для предотвращения опасности со стороны злых духов во время путешествия. Следы этого запретас прослеживаются в ряде стихотворений, например: "не срывай траву у храма Кусэ в Ямасиро" (Манъёсю, 1289) или: "не срезай на полях траву девы, пребывающей на небесах, — к черным, как раковины мина, волосам прилипнет скверна" (Манъёсю, 1377).
К песням —запретам на порчу растений примыкают тексты заклинательного характера, связанные с путешествием, например:
кусакагэ-но 'Если отправляюсь в Ано,
АноHs юкаму то укрытое в травах,
хариси мити пусть дорога будет расчищена (распахана).
ано ва юкадзутэ Если не отправлюсь в Ано, аракусадатнну встанут густые травы.
(Манъёсю, 3477) Ритуальные и космологические значения в японской поэзии
73
кими си тооваба мити ва хиракэму
оонодзи ва
сигэдзи моримити сигэку TOMO
Путь в Ооно весь зарос,
как заросший путь, лесной путь Но если ты им пойдешь, пусть откроется дорога.
(Манъёсю, 3881)
Возможно, тексты этого рода сродни заклинанию, которое в одном из мифов "Кодзики" произносит мышь, застигнутая пожаром в поле: "Пусть внутри будет широко, а вне —
Соединение архаического запрета на порчу растений и отождествление возлюбленной с травой приводят, например, к созданию такого многослойного образа, рождающегося на сломе архаических представлений:
Здесь, вероятно, симэси нояма — обозначенные веревкой участки поля и леса — уже отмечают не священную территорию, а просто личную собственность. Сходные танка, передающие запрет на порчу растений, связанную с посягательством на супругу, см. в "Манъёсю" песни 1336, 1337 и др.
На материале "Манъёсю" явственно прослеживается и Функция растений в исчислении ритуального и бытового времени. Вехами, устанавливающими жизненные сроки, часто служат метаморфозы растений. Рассмотрим, например, такие стихотворения: "Буду ждатіі тебя, даже если пройдет время веточек дуба на горах" (Манъёсю, 3493); "С тобой проводить ночи, пока не появятся алые листья на молодом клене на горе Комоти" (Манъёсю, 3495) ; "Давно уж ты ушел (скончался. — JI. E.), и молодые деревья в Сима по дороге в Hapa совсем одряхлели" (Манъёсю, 867). Примечательно, что для выражения старости деревьев здесь употреблено выражение "покрылись божественной патиной". Срок жизни человеческой приравнивается к срокам жизни и переменам разных природных явлений — "прошло время, когда в саду увяли цветы, на которые милая смотрела" (Манъёсю, 469 — плач об умершей жене), многие танка выражают краткость человеческой жизни через уподобление осыпающимся цветам вишни (впоследствии этот образ был насыщен буддийским переживанием бренности бытия — мудзё). Общеизвестно также, что долголетие обозначалось сосной, сверхдолголетие — скалой.
Примечательно, что существуют названия растений (теперь уже не атрибутируемые ботаниками), в которых запечатлено обозначение необозримо длинных отрезков времени, например: "Отец и мать, живите сто веков, как трава „сто
узко"
кими-ни нитару куса то миси ери вага симэси нояма-но асадзи хито на карисонэ
На тебя похожую траву увидел
и мелкие травы на полях и в горах, что обвязаны моей веревкой, чужим не позволяю срезать.
(Манъёсю, 1347) 74 Л.М.Ермакова
веков" за вашим жилищем" (Манъёсю, 1426) или: "Приходи ко мне всегда-всегда, как „всегда-трава" на реке" (Манъёсю, 1931). Многие из растений, служат ли они обозначению времени или сокрытых душевных движений, являются водорослями, и часто рядом с ними упоминаются море, река и слово "соко" ("дно", "низ", "предел во всех направлениях"). В японской филологической науке принято мнение, что этимологически соко сродни токо в названии Токоё — "вечный мир, мир по ту сторону моря, на краю света", наделенный особыми свойствами и населенный предками и божествами. Водоросли, растущие на дне (соко), сокрытые от взора, связывались, возможно, с понятием невидимого и не* здешнего, т.е. с иным миром. Здесь же стоит упомянуть еще об одном мире — обиталище мертвых Нэ-но куни, "стране корней", отсюда прослеживается связь растений с миром мертвых посредством корней (добавим, что, по представлениям японцев, и скалы имеют корни), связь же с миром живых осуществляется на основе отождествления вегетационных процессов с этапами жизни человека как в плане внешнего уподобления, так и хронологически. Значение деревьев и скал (камней) для организации и стабилизации человеческого времени и пространства подтверждается, в частности, сохранившимися на острове Окиноэрабудзима (архипелаг Амами около Кюсю) мифами о древних временах, когда остров был до такой степени неустойчив, что если наступить на его край, то этот край погружался в'воду, а другой поднимался. Тогда создатель острова, божество Симакода-Куникода, посоветовавшись с небесным божеством, укрепил его, поместив на восточном побережье черный камень, а на западном — белый /22, с.4/
