Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
отношения между вещами, при этом отсутствовала или почти отсутствовала тенденция придать вещи знаковый, или, иначе говоря, символический, характер, поскольку вещность и символичность оказывались тождественны, будучи принципиально неразличаемы. Механизмы отождествления, сопоставления и перекрещивания различных понятийных рядов в поэзии "Манъёсю", как правило, не устанавливали их четкой сакральной иерархии; развитию символа в его незамкнутой многозначности препятствовала размытость границ сакрального и профанного, и дистанция между разными рядами вещей и явлений оказывалась недостаточной для развития символических отношений между ними.
Однако, несмотря на определенное равноправие различных предметных и понятийных рядов в рамках циклического природного времени, задачи космологической классификации естественным образом решались с помощью прежде всего сезонных растений и животных. В пользу того, что для классификации преимущественно избирались ряды растений и животных, говорит и то обстоятельство, что в этих целях не использовалось прямое упоминание холода, жары, ураганов и т.п. Растения и животные как ничто другое служили постоянным посредником между человеком и циклическим временем, выполняя роль как связующих, так и классифицирующих знаков. (В качестве реликта этого явления в наши дни можно рассматривать, например, использование в японских гостиницах вместо номеров комнат изображений на двери того или иного цветка.)
Возможно, что отчасти этим объясняется и традиционная двухчастная композиция танка: в первой представлены природные ряды, или ряды объектов; во второй, нередко более краткой, — персонально-человеческие; последние оказываются следствием и редукцией первых — вычленяемой из них частью (подобно второму, более частному и конкретному подлежащему японского предложения, следующему за первым и обозначающему общую тему высказывания).
Рассмотрим, например, стихотворение из поэтической антологии "Манъёсю", содержащее, видимо, древнейший поэтический прием — зачин утамакура ("песенное изголовье") представляющий собой священный топоним:
Эта песня-плач,, сложенная в конце VII в. принцем Такэти по поводу кончины сестры, имеет прежде всего ритуальный смысл. Миморо (Мимуро) — синтоистский храм, вокруг которого обычно росла роща священных деревьев (в связи с культом деревьев понятия кумирни, усыпальницы и леса были, вероятно, некогда тождественны). Во время синтоистских мистерий божества ками, в том числе дух умершего, нередко призывались в дерево и дерево стано-
миморо-но
миму то сурэдомо инэну ё дзо охоки
ками-но камусуги имэ-ни да ни
В Миморо
божественные криптомерии богов хоть во сне /хотел/ увидеть, — но уж много ночей не сплю. Ритуальные и космологические значения в японской поэзии
65
вилось и самым нами, и его обиталищем. Танка выражает пожелание увидеть покойную хотя бы во сне, в виде ками, спускающегося в дерево; таким образом, в ней содержится заклинание-призыв. При этом первые две строки танка — распространенный аккузатив — лишены синтаксического оформления и выступают как разновидность номинатива, они представляют природный ряд, а остальные три строки выражают лирическое и персональное в танка, связанное с концепцией Миморо.
Еще более явственна роль поэтического приема как своего рода ритуального жеста применительно к омонимическому тропу какэкотоба ("поворотное слово"). Устойчивые пары омонимов почти всегда представляют собой оппозиции природного и культурного: ха — листья и слова, фуру — идти (о дожде, снеге) и стареть, иро — цвет и любовь и т.д. Многие стихи включают такое количество какэкотоба, что напоминают загадки (о сходстве какэкотоба с механизмом некоторых типов японской загадки говорится в различных, в том числе в отечественных, исследованиях /10, с.306 -309; 13, с.47; 9, с.66/). Представляется вполне обоснованным говорить о функциональной связи с загадкой не только этого приема, но и танка в целом, где вопрос и ответ (ср. с распространенной формой стихотворных диалогов) ставят целью "восстановление космической структуры и — через нее — связанного с нею человека" /4, с.18/
Чрезвычайно важно в этой связи, что функционирование танка в раннем средневековье, да и во времена японской "высокой классики", мыслилось прежде всего как диалог (обмен стихотворными посланиями) или песенная перекличка с большим числом участников (ср. турниры утаавасэ во время придворных ритуалов, церемониальных пиров и празднеств) . Отзвуки ритуально-магического характера песнопений слышатся и в истории возникновения "нанизанных песен" (рэнга), занявших впоследствии главенствующую роль в литературной практике буддийских монахов. Одним из структурных принципов утаавасэ является проведение ключевого слова через два или несколько стихотворений, а в рамках стихотворного диалога — обыгрывание в ответе омонима какэкотоба, заданного первым посланием. Этот диалогический дух определяет и двухчастность композиции танка, и двух- и многоголосную организацию стиховых перекличек. Не только для древнего периода поэтической истории, но и для средневековья характерна еще живая связь пятистишия с музыкально-обрядовой стороной архаических песнопений. Музыкальный ключ, ладовый строй, тип мелодии со временем трансформируются в ту или иную исполнительскую манеру, в которой уже слабо просматриваются конкретные ритуальные функции данной поэтической разновидности. Тем не менее и в поздних поэтических трактатах (XIII в. и позднее) можно обнаружить указания на зависимость типа исполнительской манеры от темы или сезона, которому посвящено стихотворение. 5 Зак. 493 66 Jl. M. Ермакова
