Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятках - Роханский Л.Ш.
Скачать (прямая ссылка):
"Синтоистские хроники Рюкю" ("Рююо синтоки") , составленные в XVII в., содержат легенду о том, как вначале Рюкю был необитаем и на Окинаву спустились с неба мужчина и женщина — Синэрикю и Амамикю. Остров тогда был мал, его носило по волнам, но им удалось закрепить его, насадив деревья и все остальные растения /22, с.4/. Вспомним также встречающуюся в "Кодзики" и "Нихон сёки" легенду, объясняющую причины смертности человека. Божественный потомок Ниниги-но микото из двух дочерей бога Ооямацуми'ками выбирает в жены прекрасную Ко-но хана-но сакуя химэ — Деву, цветущую, как цветы деревьев, и отвергает уродливую Иванага химэ — Деву-Скалу. Тогда бог, отец двушки, объявляет, что жизнь их потомков будет цвести, как цвет на деревьях, но не будет столь долговечна, как срок жизни скалы. Из этой легенды также следует особая важность растительного ряда для исчисления человеческой жизни и убтановления ее закономерностей. Помимо того, она отчасти объясняет связь растений с миром смерти и мертвых (через Ко-но хана-но сакуя химэ, а также через корни, соединяющие растения с подземным миром) и, следовательно, их магическую силу; отсюда же вытекает и предпочтение в синтоистском ритуале вечнозеленых деревьев — сакаки, хиноки, суги, и употребление цве- Ритуальные и космологические значения в японской поэзии
75
тов, в основном в буддистских церемониях, так как со временем похоронная обрядность была полностью доверена буддизму. Растения поэтому часто выступают носителями тайного знания о невидимом мире — например, если зажечь ветки бадьяна, то по направлению дыма узнаешь, в какой стороне находится путешественник или где искать труп утонувшего.
Особая космологическая отмеченность растений и животных, закрепившаяся в культуре вплоть до позднего времени, вероятно, способна объяснить и такой поэтологиче-ский факт, как обязательное обозначение времени (сезона) в поэзии хайку с помощью сезонных слов, связанных с явлениями природы и прежде всего с растениями и животными, но не посредством прямого упоминания времени года. Это явление, под влиянием буддийской метафизики и практики выросшее в так называемую суггестивность японской поэзии, вероятно, тесно связано с теми классифицирующими и исчисляющими функциями природного ряда, которые были так существенны на этапе становления традиционной культуры, и можно сказать, что ряд растений в архаической поэзии оказывается той областью, где заново сходятся число и слово.
Здесь представляется уместным сделать, отступление о значении числа вообще применительно к ранним японским текстам. Пожалуй, в период ранних антологий нумерологический мистицизм был для японцев не столь существен, как для китайцев; во всяком случае, числовая модель мира не получила концептуальной разработки и, судя по текстам, не находила явственного и сознательного выражения в конкретно-чувственном, предметном модусе японского мировосприятия .
Китайское дао как абстрактное понятие, в частности предшествующее числовому ряду, видимо, не было воспринято японцами в его философско-агностическом аспекте, а разрабатывалось в магических целях. Кроме того, судя по литературным памятникам, дао воспринималось пр преимуществу в социально-этическом аспекте. Отсутствие в ранних поэтических текстах концептуально разработанной числовой модели как некоей верхней ступени символической абстракции оказывается до какой-то степени понятным; подобно этому японские божества до складывания единой государственной общности не были организованы в строгую иерархию, так же равноправны были и феномены, составляющие целостный космос древнего японца.
Без сомнения, числовая символика занимала определенное место в архаическом мировоззрении, отражалась в ритуале, музыке, и почти не разработанная в научной литературе нумерологическая проблематика японской словесности нуждается в изучении. Однако среди главных регуляторов и классификаторов архаического мира ведущую роль играли не числовые механизмы, и некоторые их задачи возлагались на природные и предметные ряды.
И когда на определенном этапе слово и число (поэтиче- 76 Л.М.Ермакова
ский текст и музыка) начинают расходиться в японском ритуале, мифологически значимая числовая модель не сохраняет явственного выражения в поэзии. Глагол ёму ("читать") долгое время служит и для обозначения понятий "петь", "читать нараспев, вслух", "слагать, сочинять" — такое явление часто встречается в культурах после принятия ими письменности. (Кстати говоря, применительно к созданию стихов по-китайски /канси/ глагол ёму почти не употреблялся, использовался другой иероглиф.) Но этот же глагол ёму долгое время употреблялся и в значении "считать", что явствует, например, из этимологии имени лунного божества Цукиёми ("счет лун", "месяцев"), а также из употребления этого слова в "Кодзики" — в легенде о зайце, считающем морских чудищ вани. Вероятно, некогда глагол ёму был синонимичен нору, последний употреблялся в молитвословиях норито со значением "говорить", "называть", "молиться", "волхвовать", ёму же исходя из чередования в основе древнего глагола согласных м и 6 также значил "звать". Со временем между ними, по-видимому, возникло определенное различие: нору служило прежде всего целям ритуального призывания божества, магического называния его имени, ёму же стало относиться к процедуре космологического описания, включая и задачи исчисления.
