Историческая грамматика русского языка - Горшкова К.В.
Скачать (прямая ссылка):
Именно в связи с утратой категории двойственного числа в процессе развития русского языка происходит разрушение словоизменительного единства числовых форм, которое создает между ними формообразовательные отношения, временами доходящие до сло-
1 Марков В. М. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение, с, 17—18.
1-62
вообразовапия, определяет разное отношение числовых форм к родовой классификации имен, формирует категории слов singularia и plural і a tantum, т. е. употребительных только в единственном или только во множественном числе, и т. д. В этом отношении процесс утраты категории двойственного числа в истории существительного как части речи занимает едва ли не центральное место по своим последствиям, связанным с качественными отличиями современной системы катеюрий и форм существительного в сравнении с древнерусской. В плане историческом разрушение системы трех чисел, означавшее развитие грамматической оппозиции единственного ~ множественного числа как двучленной, определило относительно самостоятельное развитие словоизменительных парадигм единственного и множественного числа.
ПЕРЕГРУППИРОВКА ТИПОВ СКЛОНЕНИЯ В ЕДИНСТВЕННОМ ЧИСЛЕ
§ HO. Богатая синонимия флексий, сложившаяся в результате переразложения древних именных основ и унаследованная древнерусским языком, в плане функциональном оказалась грамматически «немотивированной». То, что, например, в словоформах слуг-ы, стол-а, сын-у, гост-и, камен-е одно и то же грамматическое значение P ед. ч. (муж. р.) выражалось разными флексиями, в структуре древнерусского языка представляло лишь исторически обусловленную грамматическую традицию, не связанную с актуальными для языка характеристиками основ. Отмеченная выше общая тенденция к преодолению синонимии флексий неизбежно должна была «упорядочить» исторически сложившиеся отношения, т. е. либо привести к объединению флексий, тождественных по своему грамматическому значению, либо закрепить разные флексии за разными группами имен, противопоставленными друг другу по актуальным для сложившейся языковой системы признакам.
Наиболее ярким грамматическим классификатором существительных в древнерусском языке и в последующие эпохи оставалась,, как указывалось, категория рода, которая и оказывается в центре перестройки унаследованных типов склонения.
«Образцами» для объединения парадигм с общим родовым значением служили давние различия флексий, связанные с родовой принадлежностью существительных— ne;j3iiCHMo от типа древнерусской основы. Таковы, например, показатели значения T ед. ч. -ию, -ою!-ею (материю, ночию, свекръвию; водою, землею) — с общим формантом -ю, указывавшим на принадлежность к женскому роду в разных словоизменительных классах, и -ъмь'-ьмь (столъмь, селъмь, сынъмь; гостьмь, каигньмь, именыяь) —с общим формантом -мь, указывавшим (частично — в тех же словоизменительных классах) на принадлежность к мужскому или среднему роду. Существительные мужского рода разных типов склонения (кроме I и II классов) оформляли значение И-В ед. ч. посредством флексии -ъ'-ь (столъ, сынъ; гость, дьнь, как и камень), а существительные среднего рода в основной своей массе имели в качестве показателя того же падежного значения флексию -о 1-е (село, слово; поле, знамение). Указанные случаи означают, что в древнерусском языке уже на начальном этапе его развития флексии, повторявшиеся в нескольких словоизменительных классах и внутри некоторых из них противостоявшие другим флексиям с тем же падежным значением, также
6*
163
повторявшимся в нескольких классах как связанные с родовий принадлежностью соответствующих существительных, в единственном числе составляли во всех типах склонения (кроме этимологических основ на *-a/-ja) половину флективных морфем парадигмы, включая флексии наиболее употребительных падежей.
Единство имен одного рода поддерживалось в форме единственного числа во всех, без исключения, падежах флексиями согласуемых слов (которые были основным и универсальным средством выражения родовой принадлежности существительных), не зависевшими от типа склонения определяемого слова. Например: в P ед. ч. стол-а, сын-у, гост-и, камен-е — всегда мо-его, а сестр-ы, земл-гь, кост-и, матер-е — только мо-еп>\ Д ед. ч. стол-у, сын-ови, гост-и — Mo-ему, а сестр-іь. земл-и, матер-и — мо-еи. Еще более выразительно это проявлялось в И (и В) ед. ч., где сел-о, пол-е, им-я — мое, слуг-а, суди-я, гост-ь —мои, а сестр-а, земл-я, кост-ъ — моя.
§ 111. Общность актуальной для функционирующей языковой системы родовой характеристики существительных уже к концу праславянской эпохи оказалась противопоставленной грамматически «бессодержательному» различию флексий, не отвечавшему сложившимся системным отношениям. Сохранение такого несоответствия становилось делом времени н зависело от устойчивости исторически сложившихся словоформ. Различие флексий, выражавших тождественные грамматические значения, в системе языка оказывалось наиболее «слабым» звеном в тех случаях, когда оно затрагивало лишь часть парадигмы, характеризовавшей непродуктивную или не обладавшую высокой частотностью группу имен, т. е. в тех случаях, если одна из тождественных по комплексу грамматических значений флексий характеризовала малочисленную группу слов, редко употреблявшихся в речевой практике ], и противостояла флексии, свойственной многочисленному классу существительных, включавших широко употребительные словоформы.
