Историческая грамматика русского языка - Горшкова К.В.
Скачать (прямая ссылка):
Число, лицо люблю учю Xouty
Ед. ч. 1-е л. 2-е л. 3-є л. Мн. ч. 1-е л. 2-е л. 3-є л. любливах любливашг любливалъ той люблтахомъ лкбливастг любливаху тии учивах учивашз или ты учивалъ учивал той учивахом учивасте учиеаху хачивах хачивал ecu хачивал хачивлхомб хачивасте хачавали
Предлагаемые формы не вполне соответствуют практике книжникоп XVI в. (на -л обычно образовывались формы имперфекта и аориста во 2-м, а не в 3-м л.), но они интересны как свидетельство тождественности временных значений книжно-славянского (церковнославянского) имперфекта и «давнопрошедшего продолжительного» на -л живой речи. Источник же основ типа люэлива- представлен в оформлении основы глагола хотгъти, где Герасимов последовательно дает хачива- (а не «хащива-ц ср. исходную форму хощу).
§ 212. Итак, наблюдения над употреблением простых претеритов в старейших древнерусских памятниках в связи с позднейшими традициями не дают оснований предполагать более или менее длительное их сохранение в древнерусских говорах. Ни аориста, ни имперфекта как глагольных форм со своими специализированными временными значениями в живой речи восточных славян к XII в. уже не было. Значение аориста в некнижных текстах XII в. постоянно выражается формой на-л от основ совершенного и (реже) несовершенного вида (последнее характерно для диалога); а сами формы аориста в этих текстах свидетельствуют лишь о знакомстве с ними грамотных людей, но ни в одном известном случае не употреблены с собственно аористным значением (которое для них продолжало оставаться характерным в книжно-литературном языке вплоть до нового времени). Имперфект же как временная форма не имеет на восточнославянской почве никаких традиций, но достаточно рано проявляется его функциональная соотнесенность со специализированной по своему грамматическому значению и явно новой в плане истории славянской глагольной системы формой на -ыва-л/ -ива-л. И если в существовании аориста как временной формы живой доевнерусской системы (до XII в.?) сомневаться все же не приходится (он оставил по себе память в йиде чу\, бы и, возможно, других форм), то принадлежность имперфекта как глагольной формы системе восточнославянских диалектов хотя бы и дописьменного времени не может быть доказана. Критический анализ употребления глагольных форм в нелитературных текстах убеждает в том, что не позднее XII в. в языковом сознании их создателей частные зна-
335
чения прошедшего времени связывались с функциями образований на -л от основ разных видов, которые, утратив вспомогательный глагол (в 1—2-м л. еще использовавшийся как показатель лица, а не времени), уже не соотносились с настоящим (моментом речи), получив тем самым возможность выражать различные значення собственно прошедшего времени.
Функциональное преобразование формы на -л в большинстве восточнославянских говоров имело следствием развитие «нового перфекта» — специализированной неизменяемой формы краткого действительного причастия прошедшего времени, употребляющейся в качестве глагольного сказуемого со значением перфекта: Он уехавши; У нее муж погибши; Руки вроде как опухши (в ряде говоров эта форма используется в личных и безличных страдательных конструкциях с перфектным значением: У мя в колхозе наработавши много; В доме всё наживши) х. Легко заметить, что во всех случаях констатируется наличное состояние, являющееся результатом осуществившегося в прошлом действия: уехавши — ‘его сейчас нет’, погибши — ‘она теперь без мужа’ и т. д.
Причины развития таких форм очевидны: перфектное значение является самым актуальным для диалога; поэтому переоформление прежнего перфекта в универсальную форму прошедшего времени, т. е. превращение его в собственно прошедшее, не связанное с указанием на наличное состояние, создавало «вакуум» в системе средств выражения самого актуального для диалога предикативного значения. Именно поэтому «новый перфект» должен был развиться «после принятия на себя старым перфектом функции прошедшего времени» 2. Предложенная выше хронология перестройки форм прошедших времен означает, что «новый перфект» должен был появиться не позднее XII столетия. Какие данные позволили бы проверить это предположение и тем самым косвенно подтвердить справедливость (или бездоказательность) мнения о завершении перестройки древней системы прошедших времен в живой восточнославянской речи до XII столетия?
Памятники письменности не могут дать ответа на поставленный вопрос. Дело в том, что использование кратких действительных причастий в предикативной функции чрезвычайно характерно для древних славянских текстов, в том числе и книжно-славянских, продолжавших старославянские традиции. Более того, древнерусские тексты, в отличие от старославянских, где действительные причастия выполняют функцию «второстепенного сказуемого», тождественную функциям современных деепричастий (ср.: Видгь-выие же клеврети бывъшаа. съжалишяси з/ъло — ’Товарищи же, увидев случившееся, очень опечалились’), постоянно дают примеры функционального равноправия причастных и спрягаемых форм, что подчеркивается не только включением подлежащего в причастную
