Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов Том 5 - Бартольд В.В.
Скачать (прямая ссылка):
Сведения г-на Каёна и в этом случае отрывочны и случайны. В эпоху монгольского нашествия в Кульджинском крае ислам уже был господствующей религией, к которой принадлежали местные владетели18; г-н Каён считает Алмалык чисто христианским городом, называет хана Озара «князем алмалыкских христиан» (стр. 265) и считает его «добрым тюрком и добрым христианином» (стр. 253). Мусульманским министрам Чингиз-хана и его преемников приписывается фанатичный тюркский и монгольский патриотизм (стр. 727); на самом деле эти богатые купцы, захватившие в свои руки выгодную торговлю с кочевниками, снабжавшие монголов деньгами по высоким процентам и вообще бывшие главными представителями капитала, руководились только финансовыми расчетами. Благодаря своему богатству они могли дороже других платить за откуп податей; естественно, что финансовое управление везде мало-помалу перешло в их руки. Г-н Каён полагает, что такие люди, как Ялавач и дру-
Чан-чунь, пер. Кафарова, 304.
L. Cahun, Introduction a l'histoire de l'Asie (1896)
247
гие, не могли быть без дальних слов переведены куда-нибудь в Китай или в Россию, что они были необходимы на своей родине (стр. 411); на самом деле именно Ялавач должен был покинуть свою родину из-за столкновения с Чагатаем и получил место в Китае 1Э.
Как известно, институт епископов совершенно чужд исламу и власть главных муфтиев, казиев и т. п. определяется политическими границами отдельных государств. Главе бухарского духовенства (садру) некоторое время принадлежала и светская власть в его родном городе; но нет никаких оснований полагать, что его авторитет признавался и в других местностях. Г-н Каён из того, что во время пребывания в Бухаре путешественника Ибн Баттуты садр возвращался из Герата, делает вывод, что «епархия» бухарского садра простиралась до этого города (стр. 416). В связи с таким представлением г-н Каён приписывает тюркским мусульманам мечту о «тюркском правоверном папе, который бы жил в Мавераннахре» (стр. 326).
Значение курултая, т. е. монгольского народного собрания, сильно преувеличено г-ном Каёном. Съезд монгольских царевичей и вельмож, подобно первоначальному германскому рейхстагу, более походил на парад, в котором во всем блеске проявлялось могущество властителя, чем на представительное собрание, созывавшееся для решения государственных вопросов или избрания нового государя. Правильные выборы с собиранием голосов и т. п. совершенно неизвестны кочевникам 20; провозглашение хана на курултае было одной формальностью. Самый факт приезда того или другого царевича на курултай был равносилен признанию прав соответствующего кандидата на престол; лица, не желавшие признать нового хана, не являлись на курултай. Таким образом, на курултае происходил не акт избрания, а только акт провозглашения хана, торжественной присяги и торжественного восшествия его на престол; все это сохранилось до конца монгольского владычества, и, вопреки мнению г-на Каёна (стр. 396), в отдельных случаях борьбы за престолонаследие отнюдь нельзя видеть борьбу «за избирательную систему и древнемонгольское право». Такие же собрания существовали в чагатайском государстве; по словам Ибн Баттуты, монгольские и тюркские князья ежегодно собирались на той (пир), где производился суд над преступлениями знатных эмиров, иногда и самого хана; последнего, если признавали его виновным, торжественно смещали с престола. Разумеется, обряд смещения хана мог происходить только тогда, когда власть фактически уже находилась в руках другого лица, так что и здесь все сводилось к простой обрядности.
19 О роли Махмуда Ялавача в Китае говорят как мусульманские историки (Джувейни, Вассаф и Рашид ад-дин), так и монгольское сказание XIII в. (Сокровенное сказание, пер. Кафарова, 149). О столкновении Ялавача с Чагатаем говорит Рашид ад-дин в главе о «наибах» (министрах) Чага тая.
20 См. также: Кутадгу билик, изд. Радлова, I, стр. LUI; Радлов, К вопросу об уйгурах, стр. 69.
248
Статьи и рецензии
Г-н Каён (стр. 420) серьезно называет той «ежегодно созывавшимся парламентом».
Уничтожение старых вольностей и окончательное утверждение мусульманского деспотизма г-н Каён приписывает Тимуру. Характеристику знаменитого завоевателя нельзя признать удачной. С одной стороны, нам говорят, что Тимур в своих действиях руководился только холодным расчетом и что ему были совершенно чужды «эпические замыслы» Темучина (стр. 452); с другой стороны, мы узнаем, что не только сам Тимур (стр. 447), но и его сподвижники (стр. 456) находились под влиянием прочитанных ими рыцарских романов. По мнению г-на Каёна (стр. 463), представление о же-стокостях Тимура возникло только благодаря преувеличениям его врагов — османов, персов, кипчаков и арабов; между тем достаточное число примеров крайней жестокости мы находим в официальной истории Тимура, написанной по приказанию его преемника Шереф ад-дином Йезди. Г-н Каён, по-видимому, совершенно не пользовался этим сочинением и все свои сведения заимствовал из так называемой автобиографии Тимура, не считая нужным опровергнуть веские доводы против ее подлинности, высказанные д-ром Рьё.
