Историческая грамматика русского языка - Горшкова К.В.
Скачать (прямая ссылка):
§ 118. Существительные мужского рода, по существу,’ составили единый словоизменительный класс после того, как имена с неисконно смягченным согласным на конце основы (типа гость, камень) усвоили парадигму III—IV классов, включая и унифицированную флексию M ед. ч. -гь (> -е). Если учесть, что уже ко времени появления старейших памятников письменности имена мужского рода VII класса отличались от имен III класса лишь факультативной возможностью принимать в Р, Д и M иные окончания — исторически связанные с основами на *-й, что сохранялось на протяжении всего древнерусского периода развития восточнославянских диалектов, то можно констатировать, чго ко времени распада древнерусского языкового единства сложился один тип склонения существительных мужского рода (на базе III и VII классов) с вариантными окончаниями в Р,Д и Мед. ч. Только таким образом можно интерпретировать тот факт, что уже в древнерусском языке флексии разных
падежей, восходящие к основам на *-й, получают разную «специализацию»: флексия Д -ози/-еви «специализируется» на оформлении категории літа (сын-ози, муж-ecu), в то время как флексия P-M -у, напротив, уже в старейших памятниках оказывается невозможной в кругу личных имен и закрепляется как вариантный показатель словоформ существительных мужского рода с неличным значением, характеризовавшихся одно- пли двухсложной основой с подвижным
ї Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров, с. 75.
181
ударением, что последовательно отмечается всеми текстами XI — XIV вв. (хотя частотность форм P-M с окончанием -у в различных типах письменных памятников неодинакова: она выше в языке деловых документов и частной переписки и не столь высока в памятниках книжно-литературного характера). Неодинакова и последующая судьба вариантных окончаний в каждом из названных падежей.
В собственно древнерусских памятниках (до XIV в.) показатель Д ед. ч. -ови/-еви существительных мужского рода с личным значением — явление обычное. Его можно встретить не только в книжно-литературных текстах, но и в деловых (например: Георгиевы в Мст. гр.; богови, мастерови в Смол. гр. ок. 1230; Иванкови в Новг. гр. 1264—65) и даже в берестяных новгородских грамотах XI — XII вв.: Васильви, Несъдицеви, къ Стоянови. После XIV — XV вв. это окончание отмечается в великорусских памятниках только книжно-литературного жанра (до XVII в. включительно): господеви, дневи, Кучумови в «Сибирских летописях» — повестях о покорении Сибири Ермаком, но оно полностью исчезает из языка деловых текстов. Великорусским говорам (как и большинству белорусских) оно совершенно чуждо. По-видимому, в древнерусских памятниках вариантная флексия имен мужского рода -ови/-еви — результат старославянского влияния, где она известна также главным образом в кругу личных существительных. Учитывая, что в настоящее время флексия -ови/-еви встречается лишь в говорах украинского языка (обычно в названиях лиц) и юго-западных белорусских, пограничных с украинскими, можно предполагать, что до распада древнерусского единства ее употребление в памятниках различных типов могло поддерживаться авторитетом Киева, говор которого должен был знать такую форму Д ед. ч. Во всяком случае, замечено, что в древнерусских текстах южного происхождения (в том числе и киевского) формы с -ови/-еви распространены особенно широко. Позже подобные формы исчезают из местных текстов Великой Руси, но продолжают сохраняться в книжно-литературных произведениях как церковнославянские, поддержанные сначала так называемым вторым южнославянским влиянием (XV в.), а затем — влиянием юго-западной (украинской) книжности (XVII в.).
Флексия -у в P-M ед. ч. в древнерусском языке продолжала оставаться вариантной (наряду с -а и -гъ/-е) для существительных мужского рода с одно- или двухсложной основой с подвижным ударением; втекстах XI — XIV вв. в обоих падежах отмечены словоформы: аду, берегу [брегу), бобу, боку, бору, бою, броду, воску, вьрху, гнгъву, гною, дару, дому, дубу, дългу, году, гробу, гръму, иску, краю, кърму, леду, логу, лугу, лпсу, льну, меду, миру, мозгу, мосту, мгъху, мъху, низу, олу, пиру, полону, полу, пълку, роду, ряду, саду, септу, снпгу, солоду, стану, суду, търгу, хмелю, часу, чину и др. 1 В словоформах
1 Cm.: Шахматов А. А. Историческая морфология русского языка, с. 241— 245, 250—253; Кузнецов П. С. Очерки исторической морфологии русского языка, с. 15—16.
182
обоих падежей флексия -у и в последующие столетия удерживается именно в этом круге имен, к которым присоединяются заимствования (шелку, шляху и др.) и топонимы с той же морфонологической характеристикой основы: Дону, Ту реиску, Тържьку. Всё те же существительные оказываются возможными с флексией -у в обоих падежах и в современном языке — как в литературном, так и в говорах, хотя в каждом из падежей границы употребления этой флексии значительно расширились, особенно в южновеликорусских говорах.
Памятники письменности отмечают с XV в. заметное расширение функций флексии P -у/-ю, так что к XVI — XVII вв. она оказывается возможной практически для всех существительных с ударной основой в формах единственного числа, т. е. как с подвижным, так и с постоянным ударением на основе (что лишний раз подчеркивает отрыв парадигм единственного числа от парадигм множественного числа), а для существительных с вещественным и собирательным значениями — и при постоянном ударении на флексии: борщу, свинцу, киселю, ячменю.
