Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Наибольшим доверием, предполагающим строгую секретность отношений, облекались люди, составлявшие самую проверенную и испытанную группу. На последнем, третьем уровне контактов Бакунин был вправе требовать прежде всего реального практического дела на основе единства взглядов, причем интересы дела решительно доминировали над политическими, национальными и теоретическими соображениями. Это достаточно узкий круг лиц, не остававшийся неизменным (В.Дзвонковский, М.Лемпицкий, позднее Й.В.Фрич, братья Страка, Ю.Аккорт, В.Хельтман, А.Кшижановский)191. Деятельность тайных структур, развернутых Бакуниным в 1860— 1870-е гг., во многом восходит к первым попыткам создания прочно законспирированных организаций в конце 1840-х годов.
Начиная с осени 1848 г., Бакунин еще более усиливает ставку на особо доверенных лиц, допущенных к участию в тайном обществе. В этих целях его основное внимание было привлечено к Чехии. Бакунин, исходя из реальной революционной ситуации осени 1848 г., характеризовавшейся временным спадом революции и нарастанием волны реакции, уделил особое внимание организации чешского восстания, которое должно было зажечь другие славянские народы. Наряду с братьями А. и Г.Страка, Й.В.Фричем, Э.Арнольдом, К.Сабиной и другими чешскими деятелями в организацию Бакунина был вовлечен и ряд поляков.
Все они не имели за собой каких-либо громких революционных дел. Большинство из них подобно многим десяткам
262
людей, общавшихся с Бакуниным в продолжение всей его жизни, увлеклись революцией лишь временно, очарованные полемическим мастерством русского «бунтовщика». Среди них были Роман Фогель, который занимался переводами с польского на немецкий в газете Йордана и Смоляра, студент Лейпцигской консерватории Геймбергер (Лясогурский), а также некий Зависский (Завиша), вскоре исключенный Бакуниным из числа лиц, собиравшихся у «папаши Вернера» в гостинице «Золотой петух»192.
В начале 1849 г. Бакуниным был послан в Прагу уланский капитан Ю.Аккорт для налаживания связей в чешских левых кругах193. На допросах в саксонском и австрийском судах Бакунин упорно отпирался от знакомства с ним, признав лишь факт его самого незначительного участия в событиях: «Относительно Аккорта он заявил, однако, что тот не был с ним близок и что подсудимый узнавал про него от находящихся в Дрездене поляков, будто он намеревается отправиться в Прагу»194.
Более известны дружеские связи Бакунина с Ю.Анджей-ковичем. Этот помещик Виленской губернии, проживавший за границей с 1845 г., был его хорошим знакомым еще по Парижу. 10 октября 1846 г. в «Демократе польском» было сообщено об очередном сборе средств для новоприбывших эмигрантов, где упоминается и «Анджейкович из Руана», пожертвовавший 5 фр. Из того факта, что Хельтман и вся Централизация выделили из своих средств для этих целей всего по два франка, можно сделать вывод, что Анджейкович был вполне состоятельным человеком, что в свою очередь не исключает возможности оказания финансовой помощи Бакунину с его стороны195. Политические взгляды его были весьма неопределенными, не выходящими за рамки воззрений многих поляков, которые «гласно рассуждали о долженствующем быть скоро в России мятеже». Анджейкович оказал Бакунину неоценимую услугу, переведя всего за несколько дней на польский язык его «Воззвание к славянам». Он и в дальнейшем был хорошо знаком с его политическими планами. Так как Анджейкович не играл серьезной политической роли, Бакунин не считал его письма компрометирующими и хранил их у себя в сундуке. IH Отделение на основании документов бакунинского сундука завело на Анджейковича дело, пытаясь принять
263
меры к возвращению его в Россию, но тщетно: следы его в дальнейшем просматриваются в Северной Америке196.
В судах и в «Исповеди» Бакунин опускает подробности своих контактов этого периода с поляками, не проходящими по делу о пражских «приготовлениях к мятежу». Несомненно, что его интересы теперь имеют преимущественно чешскую направленность; ход революции склонил его к мысли, что «вся Польша была так истощена и деморализована предыдущими поражениями, что я не верил в возможность ее освобождения без чужой помощи»197. От поляков Бакунин ожидал для своего нового дела «посредничества с мадьярами, участия офицеров, а всего более денег»198. Надежды эти были основаны на вполне определенных польских контактах: это место «Исповеди» прямо уличает Бакунина в несерьезности многочисленных жалоб на доверие поляков к шпионским слухам вокруг его имени.
Бакунин к этому времени был широко известен революционной Европе. Его «Воззвание к славянам» распространялось во многих странах, было напечатано в «Реформе» 1 января и в «Демократе польском» 17 февраля 1849 г.; бакунинскими мыслями живо интересовались даже молодые католические священники в Королевстве Польском199. Позиция Бакунина была близка концепции ПДО, изложенной в воззвании Централизации к славянам от 29 декабря 1848 г., призывавшем всех славян под революционные знамена Польши и остерегавшем их от идей легализма и австрославизма200.
Для Бакунина с прекращением деятельности КПЭ были сняты последние формальные неудобства для более тесной координации своей деятельности с действиями ПДО. Руководство демократов было полностью свободно от иллюзий о «русском шпионе» Бакунине. Старые его связи в польской среде функционировали, хотя он и уверяет царя в отказе по-знанских поляков отвечать на его письма201. Именно в этих условиях и завязываются серьезные практические отношения Бакунина с представителями Демократического общества на основе привлечения их к участию в подготовке «пражской революции».
