Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
256
Очень показательно намерение Бакунина посетить Мы-словицы в прусской Силезии для связи с польскими конспираторами. Тогда намеченную на октябрь 1848 г. поездку осуществить не удалось. Бакунин утверждал, что встретился с нужным ему человеком во Вроцлаве. Станция Мысловице Варшавско-Венской ж.д. была (наряду с имениями Мелжинь-ского, Морачевских, Скужевских, Данишевского) важнейшим центром нелегальных связей между поляками из Познани, Кракова, Львова и Царства Польского. Масштабы тайной деятельности были весьма значительны, что и открылось в ходе разбирательства по делу арестованной в середине июня 1849 г. (через месяц после Бакунина) жительницы Мысловиц Антонины Лиссовской.
В то время этой «одинокой девице» было уже около пятидесяти. Родившись в окрестностях Кракова в семье «смотрителя угольного магазина», она с 1818 г. жила в Мысловицах, занимаясь «шитьем дамских уборов» и одновременно ведя хозяйство ксендза М.Ныги. Прусская полиция установила, что «Лиссовская была деятельнейшим агентом революционной пропаганды, замыслы коей направлены были особенно на Варшаву... тут ясно видны... нити, проведенные от Бреславля и Кракова как главных точек действия через Галицию до Буковины и в другую сторону до Варшавы»174. В результате обыска, устроенного 2 июля 1849 г. советником полиции Фох-том по предписанию вроцлавского обер-президента полиции, было найдено «множество писем, несколько революционных книг, до 200 брошюр, одно ружье, сабля, несколько знамен и кокард»175.
В изъятых материалах находилось немало подробностей конспиративной работы поляков в различных частях Польши; впрочем, сами факты были изложены с использованием огромного числа псевдонимов, разбираться в которых прусские власти не стали. В оперативно доставленной в С.-Петербург информации особо отмечалась деятельность «главного двигателя заговора» — Хельтмана, скрывавшегося, по мнению следствия, под псевдонимом Эйзебиус (исходя из добытых данных, этот человек был главным соратником Лиссовской по переброске в различные части Польши оружия и запрещенной литературы)176. Показания Т.Мошинского и В.Клопфляйша,
257
сделанные им в 1852—1854 гг., значительно прояснили ситуацию. Клопфляйш утверждал, что Дзвонковский «в конце мая 1848 г. завел его в немецкой гостинице (во Вроцлаве. — Ю.Б.) к какой-то женщине за 40 лет, прибывшей из Царства Польского, которую Дзвонковский звал Вандой, а его, Клопфляйша, Эйзебиусом»177.
В результате обыска у Лиссовской были обнаружены «копии двух писем Бакунина на французском языке»; они были написаны в начале октября 1848 г. и адресованы снабжавшему его деньгами вроцлавскому купцу Штальшмидту178. Эта находка привлекла пристальное внимание саксонской следственной комиссии, допрашивавшей Бакунина. В октябре 1848 г. он так пояснил причины своего путешествия в Мысловице: «Я рассчитывал встретиться там с одним знакомым польским эмигрантом, имени которого я не назову, проживавшим тогда в Кракове, и получить от него сведения о том, что делается в Королевстве Польском. Но так как я встретился с названным поляком в Бреславле, то мне уже незачем было ехать в Мы-словец»179. Перед саксонской и австрийской следственной комиссиями Бакунин решительно отрицал свое знакомство с Лиссовской в любой форме; в дальнейшем эти подробности его биографии не получили какого-либо освещения, в том числе и в «Исповеди»180.
Между тем уже само намерение Бакунина отправиться на границу Царства Польского свидетельствует о том, что он пользовался значительным доверием польских конспираторов, поддерживавших его попытки завязать отношения с польскими территориями, подвластными России. Больше того, трудно исключить возможность краткосрочных поездок Бакунина в Мысловице, имение Скужевских в Лабишине (именно к сентябрю—октябрю 1848 г. относится более тесное знакомство Бакунина с Илиодором Скужевским; последний писал ему 9 октября 1848 г.: «Я рад, что узнал в тебе брата, диплом твой я скоро тебе доставлю и для ускорения дела еще сегодня напишу в Париж»), а, вероятно, и нижнесилезского имения Б.Данишевского, где значительную часть времени «обретался» Дзвонковский181.
В показаниях Бакунина сделан расчет на то, что отказ от посещения Мысловиц создаст определенное впечатление о
258
невысокой эффективности его польских контактов в конце 1848 года. В действительности же само пребывание Бакунина во Вроцлаве, где он интенсивно вращался в польских революционных кругах, служит весомым доказательством значительной «посвященности» его в дела поляков. Как представляется, круг бакунинских знакомств во Вроцлаве неизбежно включал посещение дома вдовы Пех, где до мая 1849 г. постоянно жили Клопфляйш и Э.Жмиховский, часто появлялись («иные из них задерживались по нескольку месяцев») Л.Зенкович и Л.Булевский, В.Хельтман, Р.Працкий, З.Свентославский и многие другие. «Почти ежедневными посетителями были Андрей Фредро и Осип Чарновский, близкие друзья Дзвонковского»182.
Человек, с которым Бакунин собирался встретиться в Мы-словицах (характерно, что он нигде не уверяет следствие, что это была его единственная и несостоявшаяся попытка путешествия в Мысловице), вероятнее всего Клопфляйш, известный ему по его предыдущим визитам во Вроцлав. Визит Клоп-фляйша в Краков очень вероятен. Варшавская следственная комиссия с пристрастием допытывалась у него, зачем он утаивал свое пребывание в Кракове и отношения с «вождем разрушителей» Высоцким; Клопфляйш активно отпирался (его связи с генералом, активно действовавшим в Турции в период Крымской войны, не могли быть поставлены ему в заслугу военным судом)183. С Лиссовской у Клопфляйша установились самые тесные отношения на почве совместной работы по переброске оружия, литературы, нелегальному переходу границы и приему конспираторов. Их связь установилась при активном содействии Дзвонковского и его окружения: при первой встрече в мае 1848 г. «Данишевский посоветовал обратиться к девице Лиссовской... На третий день я отправился в Мысловицы, где посредством польских беглецов Богуцких познакомился с Лиссовской, она охотно взялась за дело»184.
