Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
Нужно ли еще оговаривать, что наши Ломоносов и Пушкин несравненно более международны и всечело-вечны, чем Тредиаковский или Сумароков, которых нельзя не считать специфически узкорусскими явлениями! Ho Ломоносов и Пушкин — это те, кто заставил нашу мысль и культуру вернуться к натуральному источнику, к языку и истории родного народа, чтобы сделать нх внятными миру!
Мы думаем, что итальянцы, французы, немцы и англичане сделали поистине огромный шаг вперед к подлинно интернациональной культуре в то время, когда заменили каноническую латынь родными языками и открыли своим народам возможность участвовать, каждому на родном языке, в текущей жизни науки.
Надо говорить об искусстве не в нашем смысле, выработанном для городской мещанской культуры (глумливое самоуслаждение в специальных ателье), но об искусстве цельной жизни народа, пророчествеиной и вещей выразительнице его исканий, основных установок и возможностей.
Любовь в качестве руководительницы к познанию и к истине непонятна тем, кто знает лишь критерий самоутверждения и самосохранения! Тут заранее и a priori она исключена и под ее именем разумеется что-то другое,— преимущественно дела половых инстинктов! И в этом страшный симптом в европейской культуре «просвещения»,— признак приближающегося разрушения!
Во всех других попытках одна сторона постепенно, но неизбежно переходит в другую — противоположную: социализм без любви легко и гладко переходит в крайний индивидуализм, всеобщую ненависть и боязнь каждого перед встречным.
В социалистических попытках строительства общественности все разваливается именно потому, что начинается с самоутверждения, зависти, искания своего.
466
Что разумеют они под именем «организованной памяти человечества»? Память об Истине, о том, что было и имеет быть? Или память о том, что помогает устроиться мило и обеспеченно, с комфортом и культурно каждому из нас в ближайших условиях?
Вся тенденция бедных людей в том, чтобы как бы то ни было освободиться от первого и обеспечить себе второе, и это самый тонкий и самый порочный идеализм, безудержное самоутверждение, для которого высшим достижением представляется безграничное «творчество»; не нахождение того, что есть, а насаждение того, чего не было! Тогда материализм берется не в смысле по содержанию и материально независимой от человеческого произвола Истины Бытия, а в смысле лишь обеспечения того, что среда вне человека есть всего лишь слепой и безумный предмет для операций sans gene! У человека и человечества нет ответственности пред Бытием! Они могут делать что хотят, безответственно. Вот тот путь, на котором нет выхода человека к человеку, нет собеседования. Есть же всего лишь настаивание каждого на своем! Каждый на своем или, в лучшем случае, на групповом самоутверждении!..
Бухарин 16 мечтает, что «прошлое сохранится лишь в истории, в науке истории, в организованной памяти человечества». Прошлое сохранится для идеалиста не в нем самом, как оно было и строило будущее, а в науке о нем. Наука же в наших руках, ибо мы ее строим естественно, как хотим и как настроены! «Организованная память человечества» хочет помнить, очевидно, лишь то, что отвечает признанным интересам человечества! Все это всеочевиднейший идеализм самого порочного типа, мечтательное и скверное царство самоутверждения!
Положение безвыходное,— когда всё и всех приводит человек к себе, а сам оказывается Чичиковым, или Сквозник-Дмухановским, или Тяпкиным-Ляпкиным!.. Где же выход из себя, когда весь мир и всякое бытие приводится к себе?!.
Да и не в том дело, что приводит все к себе Тяпкин-Ляпкин, или Сквозник-Дмухановский, или Чичиков. Хотя бы и был Александр Македонский, Платон или Гегель! Дело тут в методе, в принципе действия, в самоутверждении,-— как последовательное требование жизни и уклада ее!
467
Ill
Самым общим моментом того эмоционального порядка переживаний, которые называются «нравственными», является понятие «так н а д о». В большинстве случаев жизни человек находит себя на распутье, находит себя «свободным», т. е. встречается с необходимостью свободы. И то, какой путь из предлежащих перед ним он выберет, он называет «надлежащим»; мотивы же выбора составят начало его «нравственного кодекса».
То, что из «трости колеблемой» делает определенную личность — определенного деятелями есть, вообще говоря, «нравственность».
Индивидуальность — не лицо! И лицо не метафизический атом, а нравственная, волевая и духовная собранность. В этом смысле лицо — не самоутверждение.
Дело не в раздражителях, а в почве, которую смогли выявить раздражители, т. е. в станциях назначения. Раздражители — случайны, но почва постоянна. Раздражителями выявляется и обличается то, что накопилось внутри, и в этом — суд.
«Естество» в своем самоутверждении противится деформирующему влиянию другого «естества», которое вне его. Ho лишь в этой связи с другим оно участвует в жизни мира. Деформируясь от другого, оно умирает. Ho тем более, не подчиняясь жизни мира, оно теряет смысл и умирает тем более.
