Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
15*
451
ра, и мы за нею, обязаны этим нашему А. С. Пушкину. А А. С. Пушкин продолжает опять и опять говорить своим читателям, что сам-то он обязан всем народу, Савельевне, которых он научился понимать и принимать с такой исключительной серьезностью.
Если русский народ стал внятен людям других национальностей и укладов несколько более, чем это было доступно Герберштейну 3 и Олеарию 4, Павлу Ал-лепскому * и Лигарду, Остерману 6 и Бенкендорфу7, т. е. не только со стороны своей массивности и натуральных богатств, но также со стороны интимного восприятия правды и красоты, то это оттого, что у него был гениальный переводчик и толмач А. С. Пушкин.
Талант заключается в способности прозреть одним мгновением и как единую конструкцию целые сложные зависимости и архитектоники мысли. Мысли вдруг открывается перспектива, связующая целые ряды явлений и идей в единое существование, в единый образ реальности. И дальнейшей дискурсии предстоит лишь изложить, раскрыть, дать в выкладке, прозрачной и обязательной для всех, то, что было дано ему в первоначальном целостном прозрении. Так это в математике, в музыке, в поэзии, в какой угодно науке; не иначе и в философии. Это и есть тот «первоначальный синтез», так удивительно предвосхищающий связи с реальностью, проект реальности, о котором можно сказать лишь одно: есть он у данного человека или его нет,— ибо способность к нему есть дело индивидуальной природы, одаренности—как индивидуальной особенности зрения, слуха, ассоциации!..
Великий творец, образцы творчества которого и до сих пор нас изумляют... Мы говорим: это тайна таланта; во всяком случае, пушкинского таланта, для мотивирования которого нам приходится строить далекие исторические догадки — для того, чтобы генетически сколько-нибудь понять, как мог сложиться такой мощный синтез, сделавший Пушкина образцом именно творчества и таланта во всей силе этих понятий, заставляя нас выделять их из более или менее легко объяснимых явлений.
452
Художник постепенно приучается различать то, что он действительно видит в данный момент и в данных конкретных условиях, и то, что он привносит в вещи от себя, из прежних мыслей о вещах.
Великие художники и писатели (Л. Н. Толстой) необыкновенно чутко и конкретно чувствовали и понимали другого. Переживали до слез. Это значит, что они не замещали своей абстракцией то, что есть. Сравните «бесстрастного» британского купца и Л. Н. Толстого в их реакции на собеседника или на человеческие недоумения! Кто более человек? Кто «филогенетически» выше?
М. Горький писал о Толстом: «Каждая мысль впивается в душу его, точно клещ». Почти все отличали чрезвычайную эмоциональную отзывчивость Толстого на текущие впечатления. Он часто плакал, глубоко переживал даже мелочные события текущей общественной жизни. Это, конечно, очень важный момент в его художественном отражении жизни!
Каждая мысль его глубоко близка к действительности, ибо сердечна, эмоционально-глубока, от самой психофизиологической почвы! Здесь великий художник — настоящая противоположность шизофренику8 и шизотимику 9 с их оскудением способности к эмоциональной впечатлительности, с их абстрактностью в каждом отдельном переживании, с их неустойчивостью и расщепленностью в каждой отдельной реакции!..
Плавная уступчивость, непрерывность переходов, связность и в то же время богатое разнообразие переживаний при сцепленности и единстве целого: вот когда способность к общности мысли, к обобщению, оказывается в то же время свободною отабстракт-н о с т и! Вот где корень для этого фокуса, когда мысль и ее предмет могут быть и весьма общими и наиболее конкретными, свободными от умерщвляющей абстракции с подменами действительности «успокоительными формулками»!
Что так настойчиво и убедительно повторял в своих картинах жизни Л. Н. Толстой? Одна из главных тем в его мысли та, что все в Бытии и в человеке совершается
453
не но законам и ожиданиям человеческой логики, а по внутренним законам того — то прекрасного и блистающего, то враждебного и темного — н е ч т о... Приходится признать, что уже не логика человека определяет Бытие, но Разум Бытия сообщает смысл жизни, в том числе и логике... По Толстому выходит, что... логика все опять и опять пытается строить по-своему, а историческое целое перестраивает все заново и по-своему, так что глохнут в ней без последствий формальные предначертания величайших рационалистов. Логическому рассуждению остается сказать себе, что «отправные интуиции» были оценены не всесторонне, в них надо всмотреться по-новому, переоценить их содержание прежде, чем строить вновь! Во всяком случае, не в логике, но в дологических данных Бытия предукладываются и проекты будущего, и надо уметь прислушиваться к тому, что несут в себе текущие события, если мы хотим сколько-нибудь предвидеть предстоящее. Человек ухватывает эти предуказания истории вернейшим образом не логикою и логическим процессом, HO тем интуитивным аппаратом, который мы называем наблюдательностью, чуткостью, проницательностью, совестью. Этот аппарат предшествует логике; даже абстрактно можно сказать лишь то, что показания его тем вернее, чем адекватнее передает он фактические закономерности Бытия, т. е. чем непосредственнее участвует он в самом учении Бытия...
