Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
471
степени это от деда, ибо дед, при всем своем уме и ладном слове, представляется неприятно обидчивым и злопамятным, вот таким, каким стал сам Алексей Максимович в позднейших своих наблюдениях и впечатлениях от жизни. Дед остается неоконченным, загадочным и неразрешенным,— так и умирает, не сказав про себя как следует! Может быть, начинающая самость, предвзятость в отношении деда, уже свое внутреннее заболевание помешали автору раскрыть своего деда пошире!
Еще теоретичнее и придумаинее у Горького староверческий отец. Тут сразу чувствуется известная искусственность, набранность отца из осколочков, частью из других людей, кажущихся автору «типичными», частью из книжек... Читаешь у Алексея Максимовича о бабушке и учишься многому новому, как учился у нее когда-то сам юный ее внучек. Едва ли не главная черта бабушки, от которой зависит в ней все остальное, это уменье учиться, непрестанно питаться (внимание и послушание) и готовность искать и признать вину в себе (отсутствие самоутверждения). Век живи — век учись у живой действительности, у правды Божией,— говорит широкая душа, готовая всему в мире внимать, всего послушать от сердца, изгоняя свое самоутверждение с самого корня. Такова голуба-душа Акулина Ивановна!
Все плохо, все мерзко и бессмысленно,— говорит дедушка-м о р а л и с т: нечему учиться, а учить буду я сам, только бы вот подначитаться мне по книжкам! Таково слово обиженного человека, ибо обиженный человек всегда непременно — моралист. Обиженный, т. е. тот, кто чувствует себя обиженным от действительности, стремится уединиться, самоутвердиться, за всем наблюдать из себя и через себя!
Читаешь потом про староверческого отца и чуешь одно: вот ведь как сумел себя Алексей Максимович успокоить относительно этих людей! Вот как пришлось ему перерисовать и переделать тип отца, дабы более не беспокоиться от него! Так «ассимилировал» себе взрослый Горький и староверческого наставника и схимника из «Исповеди»; и не сдвинулся со своего, ничему не научился, остался в своем самоутверждении сам собою. А люди еще вредили ему, подтверждая: вот ведь какой твердый и самостоятельный человек наш учитель Горький!
472
А бабушка бы сказала: горе мудрым о себе, Оле-шинька, и горе разумным пред самими собою! Богат и мудр кажется такой сам себе; а он беден, и нищ, и убог!
Ну какую же, в самом деле, новую мудрость проповедует Алексей Максимович, если оставить ему на его совести нестерпимый его морализм, так навязчиво повторяющий с дьяком Еремеем: не так живете, не так, улица у вас узка и церковь больно низка? Мудрость Алексея Максимовича в том, что унизительно и низко для человек а не стремиться к своему счастию, ко всяческому своему благополучию и образованию! Поэтому всякий, уклоняющийся от этого простого пути или отклоняющий других от него,— человек вредный и ничем не извиняемый.
Что же тут сказать? Что тут сказала бы бабушка?
Ведь всякий, решительно всякий, от волжского «мартышки», гоняющего за дровами, до братьев Каменских с их пароходами, и до губернатора на Кремлевской горе,— все и без того во все лопатки устремляются к счастию и благополучию, каждый так, как его себе понимает. Ну и что же из этого? Co стороны смотреть на это или мило и приятно, если ты — бабушка Акулина Ивановна, или тоскливо, если заглянуть в близкое будущее каждого из людей, или, наконец, обидно и досадно, если ты обиженный в себе моралист, фарисей и теоретик.
Беда ведь в том, что каким-то роковым, первородным законом природы своей не выдерживает человек благополучия, образования, успокоения и счастия своего: глохнет он и замыкается в покое своем, перестает слышать Истину, скоро докатывается до самоутверждения, до бреда величия, до безумного самоутверждения! Так уже двигать ли и подстрекать ли, полно, человека на этот, такой избитый и истоптанный путь?..
В глазах Горького-учнтеля жизнь, собственно говоря, тяжелая бессмыслица, и люди в ней более или менее — пресмыкающиеся. Об этом глумливо и поведает он своим ученикам. Его когда-то похвалили глумящиеся мудрецы, и некоторые назвали его учителем и проводником. А он имел слабость поверить и стал водить по лесу — вроде как проводник, вот так, как старик из-под Мурома, о котором он
473
рассказывает (Воспоминания. Рассказы, Заметки. Берлин, 1925, с.79—84). Ничего путем не видит и не ведает, а признаться совестно! Проводник так проводник! И в революции русской Горькому тоже ничего не видно,— нн вдаль, ни вблизи разобрать ничего невозможно... Ho из обозначившейся в глазах публики роли своей говорит: сейчас будет просека, а там — гарь и овраг, а там уж и до Мурома — рукой подать!.. Так вот и бродим; ну, а хозяйство свое все-таки есть.
Теоретик-рационалист по существу приписывает Бытие своей теории, фактам же предоставляет второстепенную роль, выбирая из них преимущественно те, которые согласны с его теоретической установкой, и отбрасывая те, которые в нее не укладываются. Когда этот образ поведения возьмется себе в добавление еще самодержавным практиком жизни, ответственным только перед собою, вместо мысленных фактов он берет реальных людей и продолжает к ним применять прежний прием: одну категорию людей он питает и подкрепляет, ибо они согласуются с основной теорией, другие категории людей он игнорирует и парализует или, возможно, и уничтожает, ибо они в расчет теории не входят.
