Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
В 1846—1848 гг. Бакунин поддерживал тесные отношения с Т.Магдзинским (1818—1889 гг.), известным ему еще по Берлину. По плану ПДО 1845 г., разработанному Мерослав-ским и Хельтманом, Магдзинский был назначен руководителем восстания на Жмуди171. Хорошим подспорьем для революционной работы Магдзинского была его военная служба в прусской армии, где он дослужился до чина поручика. В январе 1846 г. он выехал через Кенигсберг в Росиенский уезд, где вскоре был выслежен царскими агентами и вынужден уехать в Мемель, где и был арестован в начале февраля (примерно в те
180
же сроки, что и Мерославский). В ночь с 20 на 21 апреля 1846 г. Магдзинский бежал из познанской тюрьмы, после чего перебрался во Францию, где исполнял функции эмиссара ПДО172. Агентурные данные австрийской полиции дают основания причислить Магдзинского к кругу «инакомыслящих», не разделявших в 1847 г. позицию руководства ПДО (последующая его деятельность почти никак не связана с Демократическим обществом173). Как показывает обнаруженное у Бакунина при аресте письмо Магдзинского, тот поддерживал идеи славянской федерации в трактовке Бакунина174. Бакунин тепло отзывался о нем в письмах, подчеркивая его откровенность175.
Знакомства с Магдзинским и Дзвонковским наводят на мысль, что Бакунин не просто имел представление об известной всей Европе из материалов Берлинского процесса 1847 г. программе ПДО по организации всеобщего восстания в 1846 г., но и активно пытался установить прочную связь с людьми, причастными к исполнению этого плана176. Кроме отмеченного в переписке знакомства с Я.Н.Садовским («Магдзинский откровенен и Садовский учен»), отвечавшим за организацию восстания в Восточной Пруссии, вполне реальны отношения Бакунина с К.Рогавским, секретарем Национального правительства в Кракове (также исключенным из ПДО по одному делу с Лемпицким и Дзвонковским)177. Бакунин в данном случае, как представляется, имел дело с людьми, связанными между собой (по крайней мере, на тот момент) далеко не случайными узами. Он преследовал совершенно конкретную цель: практически способствовать делу польско-русского союза, основанного на «единстве расы, на взаимной независимости и свободе и спаянного общей оппозициею императорскому режиму»178.
Даже эти неполные, отрывочные данные позволяют раскрыть картину напряженных поисков действительного революционного дела, которые проводятся Бакуниным в польской среде. Характер деятельности Бакунина в 1840-е гг. позволяет предположить, что и масонство, и тем более карбо-наризм были для Бакунина увлечениями второстепенными и вместе с тем важными средствами для практического осуществления своих планов179. Всплывшие в ходе следствий сведения о связях Бакунина с графом И.Скужевским трактуются
181
обычно исключительно в одном смысле — как доказательство бакунинского масонства180. Между тем Скужевский и его брат Арнольд были очень известными общественными деятелями Познанщины, депутатами прусского сейма, они поддерживали постоянный контакт с Францией (и не только по масонской линии)181. В период революций 1848—1849 гг. их имение было важным узлом конспирации: там, в частности, действовали Л.Зенкович и Л.Булевский. Все это становится еще более интересным в сочетании с информацией Й.Пфицнера, который называл обоих Скужевских вместе с торговцем Штальшмидтом в числе лиц, постоянно финансировавших хронически безденежного Бакунина182. Правомерно предположить, что масонские контакты Бакунина и И.Скужевского были лишь одной из линий их связей. Возможно, что Булевский, тесно сошедшийся с Бакуниным в 1860-е гг., был известен ему и по 1840-м: талантливый художник, Булевский первоначально учился в Тулузе, а в 1847 г. у него открылась первая персональная выставка в Париже183.
Даже знакомства, носящие, казалось бы, вполне светский характер, иногда наводят на неожиданные размышления. Учитывая общение Бакунина с В.Зверковским и А.Бернацким184, любопытен факт его контактов с врачом А.Глушневичем (1793—1861 гг.). В Батиньольских собраниях хранилось письмо Бакунина Глушневичу от 1847 г., не привлекшее до сих пор внимания исследователей185. Глушневич учился в Виленском университете в одно время с Мицкевичем и Будревичем, но особой активности в тайных обществах не проявлял, примыкая в эмиграции первоначально к ПДО, а затем к ОПЭ186. С Зверковским и Бернацким этого деятеля объединяло ближайшее участие в делах Батиньольской военной школы, которая могла заинтересовать николаевского «отставного прапорщика» не только из чистого любопытства. Характерно, что направление, избранное Глушневичем в 1847— 1848 гг., наиболее соответствовало бакунинским симпатиям в рядах поляков: в марте 1848 г. он избирается в Комитет польской эмиграции под руководством генерала Дверницкого, где участвовал и Дзвонковский187.
В то же время контакты Бакунина с поляками не всегда проходили удовлетворительно. Его деятельность встречала объективные препятствия, зачастую оказывавшиеся трудно-
182
преодолимыми. Поляки крайне осторожно шли на контакт с человеком, вызвавшимся представлять в единственном числе невиданное доселе явление — русскую революцию. Уже само появление Бакунина в кругах польской эмиграции могло понравиться далеко не всем и автоматически стать источником слухов. Контакты же с представителями различных группировок, оттенков польского движения, отнюдь не связанные с отчетливым выражением определенной симпатии одному из них (симпатия выражалась всем полякам-эмигрантам, разделявшим идею польско-русского революционного союза), страстное стремление к практическому участию в польском деле — все это создавало благоприятную почву для обвинений его в шпионстве.
