Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
25 марта Хельтман и Ю.Высоцкий совместно с «комитетом трех» возобновили деятельность Централизации. Эта пятерка и выполняла функции руководящего органа ПДО вплоть до новых выборов, состоявшихся 12 апреля. Они были вызваны тем, что из членов Централизации, избранных на 1846 г., осталось трое — Хельтман, Высоцкий и Дараш. Мерослав-ский был арестован 12 февраля, еще до начала событий, а Ян Алциато, назначенный представителем ПДО в Кракове, бежал
167
оттуда за несколько дней до начала восстания122. В результате выборов была избрана Централизация в составе Ю.Высоцкого, В.Хельтмана, В.Дараша, Л.Зенковича и В.Мазуркевича, приступивших к своим обязанностям 3 июня 1846 года123. Бакунин был знаком со всеми этими деятелями и поддерживал с ними практические контакты разной степени близости.
Первоначально Бакунин явился в Версаль, настроенный решительно и достаточно оптимистично: «Я хотел предложить им совокупное действие на всех русских, обретавшихся в Царстве Польском, в Литве и Подолии124, предполагая, что они имеют в сих провинциях связи, достаточные для деятельной и успешной пропаганды. Целью же поставил русскую революцию и республиканскую федерацию всех славянских земель, — основание единой и нераздельной славянской республики, федеральной только в административном, центральной же в политическом отношении»125. Подобные воззрения были теоретически не так уж далеки от взглядов идеологов ПДО (см. гл. 1) и поэтому основания для плодотворных бесед были.
Изменение обстановки в связи с крушением планов ПДО нанесло ощутимый ущерб бакунинским проектам организации «революционного дела» совместно с поляками. Сорвалась попытка организации всеобщего восстания во всех трех частях Польши (что изложено в «Исповеди» достаточно подробно), Демократическое общество лишилось самого активного на тот момент руководителя — Мерославского, угодившего в руки прусского правосудия. Контакты с эмиссарами после подавления восстания в Кракове практически отсутствовали, тщательно сплетенная конспиративная сеть была по существу ликвидирована126. Практические возможности ПДО «в крае» в это тяжелое время были не лучше, чем у деятелей ОПЭ в период его прогрессирующей организационной немощи (конец 1844 — 1845 годы.).
В итоге Бакунин очень скоро вернулся к тому, от чего ожидал избавиться при контактах с ПДО. Он стремился к конкретным революционным акциям, а мог получить взамен лишь абстрактную симпатию и удивление по отношению к излишней для Демократического общества радикальности некоторых положений бакунинской программы. Революционная
168
работа могла быть осуществлена лишь по прошествии определенного срока, и в этом отношении Бакунин, уже тогда тяготевший к немедленному революционному действию и не имевший к тому же опыта участия в революциях и восстаниях, был, конечно, разочарован.
Но в «Исповеди» он явно сгустил краски, выдвигая на первый план действительно существовавшие между ним и Централизацией разногласия: «Они мне показались тесны, ограниченны, исключительны, ничего не видели, кроме Польши, не понимая перемен, прошедших со времени совершенного ее покорения»127. Несомненно, что Бакунин был вправе оценивать подобным образом некоторые черты политического облика ПДО: сравнение с теоретическими установками Лелевеля и ОПЭ было в данном случае не в пользу Централизации. Но Бакунин явился в Версаль для практического сотрудничества с ПДО; для его тактики, стиля поведения в среде поляков в 1840-е гг. было характерно прежде всего стремление к компромиссному решению спорных вопросов во имя будущего революционного дела, а отнюдь не выпячивание недостатков программы ПДО. К тому же близость платформ Бакунина и польских демократов, их ярко выраженная практическая направленность были очевидны для многих (в том числе и для III Отделения)128.
Уже сам факт появления Бакунина в среде руководства наиболее влиятельной группировки левого крыла эмиграции весьма необычен и знаменателен. С 1846 г. ориентация на практическую революционность выгодно отличает его от соотечественников, имевших в эмиграции связи с поляками — Н.И.Тургенева, И.Г.Головина, Н.И.Сазонова, позднее А.И.Герцена129. Последние в лучшем случае принимали участие в пропагандистских кампаниях; особую активность здесь развил Головин, имя которого чаще остальных русских фигурирует на страницах центрального органа ПДО130. Упоминаний же о Бакунине до его известной парижской речи 29 ноября 1847 г. ни в «Демократе...», ни на страницах других печатных органов ПДО обнаружить пока не удалось. Мало того, воспоминания тогдашних лидеров демократов хранят молчание о предреволюционных контактах Бакунина и Централизации; как обычно, отрывочна и фантастична в своей основе информация III Отделения и родственных ему ведомств Австрии и Пруссии131.
169
Нам представляется, что подобное молчание не было следствием «малозначительности» или «безрезультатности» бакунинских визитов в Версаль. Руководство ПДО обратило на Бакунина серьезное внимание, рассчитывая на него в практическом плане. Показания эмиссара В.Клопфляйша, ссылавшегося на свидетельства Л.Зенковича о некоей русской революционной организации, установившей с 1846 г. контакт с Централизацией ПДО, позволяют предположить, что источником таких сведений была традиционная бакунинская мистификация132. Трудно отказать Бакунину в стремлении к равноправному партнерству с поляками. Такой уровень переговоров в условиях реальной картины бакунинского «революционного одиночества» (нельзя совсем отказывать Бакунину в наличии письменных связей с Россией, но говорить о контактах его с какой-либо «революционной организацией» нет никаких оснований; желание Бакунина познакомиться с Н.А.Спешневым, активно вращавшимся в польских кругах Дрездена, осталось нереализованным и осуществилось лишь в Сибири)133 был невозможен.
