Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Как в цитируемом отрывке из его записки адвокату Ф.Отто, так и в статье 1846 г. подаваемая информация направленно препарирована. Действительно, православное духовенство во главе с епископом Иосифом Семашко жестоко обрушилось на униатов, не подчинившихся решениям Полоцкого собора, провозгласившего 12 февраля 1839 г. объединение православной и греко-католической церквей. Сохранилось немало документов о насильственном обращении белорусских крестьян-униатов в православие; мало того, российский Уголовный кодекс, вступивший в действие с 1 января 1848 г., устанавливал двухлетнюю ссылку и телесные наказания за склонение православных к переходу в другую православную веру114. Но отмеченные бесчинства были преимущественно связаны с ревностным выполнением указа 1839 г. — соответственно Бакунин, вышедший в отставку четырьмя годами ранее, мог судить об этих сюжетах по большей части понаслышке, главным образом используя сведения европейской печати.
Это ярко проявилось в статье для «Конституционнель», когда Бакунин некритически воспринял на веру свидетельства монахини М.Мечиславской, которые произвели сенсацию в европейской прессе в сентябре — октябре 1845 года115. Создается впечатление, что в данном случае фактическая сторона
165
событий была лишь поводом к изложению Бакуниным своих взглядов. Он четко указал на связь между освобождением Польши и России, всецело поддерживая надвигающееся восстание116. Он дал ясно понять польской эмиграции и прежде всего руководству ПДО, что те с полным основанием могут считать его своим надежным союзником.
4 марта до Парижа дошли известия о восстании в Кракове. Бакунин с энтузиазмом воспринял новую попытку поляков завоевать свободу. Он искренне заявляет в «Исповеди»: «Польское восстание... составило эпоху в моей собственной жизни», хотя и пытается тут же оправдаться, доказывая царю, что события 1846 г. были для него полной неожиданностью: «Познанские замыслы, попытка в Царстве Польском, крестьянское восстание и происшествия в Галиции меня настолько же поразили, как и прочую публику»117. Чисто внешне Бакунин исчерпывающе искренен: в самом деле, предугадать ход событий в различных польских регионах он не мог; степень его тогдашней «посвященности» в польские дела не позволяла ему рассчитывать на участие в этих событиях, которые к тому же имели жестко мононациональный характер. Но и та подробность, с которой Бакунин указывает объекты неудачных попыток поляков бороться за независимость, говорит о многом.
Не случаен и сам порядок перечисления польских территорий, охваченных волнениями. На первом месте закономерно находится Познанщина: именно там наиболее активно работали деятели ПДО во главе с Мерославским (конец 1845 — начало 1846 года). В подготовке восстания заметную роль играли знакомые Бакунина по Берлинскому университету — Бер-виньский, Магдзинский, Рёр, Сломчевский, а также близко контактировавшие с ним впоследствии К.Либельт, В.Хельтман, В.Дзвонковский118. Характерно и упоминание Царства Польского, где за организацию восстания непосредственно отвечал Дзвонковский: уже тогда бакунинский интерес к этой территории составляет центральное место в его планах в отношении польского движения вообще.
Именно события 1846 г., пусть и завершившиеся неудачей, послужили последним толчком для второй попытки Бакунина перейти на позиции практической революционной
166
деятельности, направленной на разрушение «деспотических государств» — России, Пруссии, Австрии, Турции. В этот раз его надежды связываются с крупнейшей организацией левого толка в польской эмиграции — ПДО. Теперь для него был открыт путь к осуществлению идей, выраженных в письме к брату Павлу от 17/29 марта 1845 г.: «Я, наконец, победил в себе метафизику и философию и весь всею полнотою души своей бросился в практический мир, мир действительного дела, действительной жизни»119.
В тот период, когда окончательный исход событий в различных польских землях был еще неизвестен в Париже, Бакунин предпринимает решительный шаг. В марте 1846 г. он направляется в Версаль для переговоров с руководством ПДО. Чисто внешне эта акция предстает как единичный спонтанный акт одинокого русского эмигранта. Но в это же время, 23 марта, еще до возвращения лидеров Централизации из района событий, в резиденции ПДО появляется В.Зверковский (постоянно живший в Версале), что послужило началом нового этапа в переговорах об объединении ПДО и ОПЭ120. Момент для таких переговоров был выбран не совсем удачно. Функции руководства общества на время отсутствия его лидеров исполнял «комитет трех» в составе В.Дараша, Э.Корабевича и М.Стахерского; к тому же Зверковский реально контактировал лишь с бывшим членом Централизации Т.Малиновским, не обладавшим полномочиями для таких акций и вскоре покинувшим ряды демократов121. Резонно предположить, что появление в Версале Зверковского и Бакунина с его репутацией «лелевелиста» совпало не случайно. В этих условиях к Бакунину и его предложениям могли отнестись вполне серьезно (и даже более благосклонно, чем к делам лидеров разлагающегося ОПЭ).
