Психологи отечества - Фельдштейн Д.И.
Скачать (прямая ссылка):
373
венную и опасную деятельность помогает некий условный ритуал (хотя бы некоторые позы, звуки), избежать опасности помогает то, что не забыл задобрить злых и добрых духов (вспомнив о них, вспомнил и об опасностях, а это уже неплохо,— в этом смысле знание о злых и добрых духах срабатывает ничуть не хуже, чем знание современной инструкции по технике безопасности, а быть может и лучше, поскольку инструкции не обязательно так же хорошо возбуждают важные здесь эмоции, как это делают мифы) и т.п.
Обобщенно говоря, нечто во внешнем и внутреннем мире человека манифестирует себя сознанию в ситуации определенного столкновения, конфликта (в этом смысле конфликт — условие знания), а конфликты, манифестирующие психику, не могли отсутствовать уже на самых ранних фазах развития сознания; при этом (и поэтому) человек не мог не узнавать о психике. Другой вопрос — у него не было языка для обозначения и описания своих психологических обретений. Поэтому должен был возникать, развиваться и сам этот язык, который вовсе не был обязан походить на современный язык нашей науки. Как раз наша обязанность состоит в том, чтобы прорваться сквозь языковые барьеры исторически конкретных форм фиксации психологического знания и успешного опыта овладения закономерностями психики.
¦
Примем еще одно очень вероятное предположение — люди неизбежно различались по способности фиксировать, накапливать и применять, культивировать возникающий душеведческий опыт. То, что это делалось в форме своеобразной психологической проекции, то есть в форме приписывания осознанных свойств души не мозгу, а каким-то внешним существам, населяющим природу, окружающую среду, сути вопроса не меняет. Пусть считалось (по крайней мере до 17 в.), что «бесица-трясавица» Глядея «спать не дает,- ума лишает», может «очи человеческие омрачити»; что мученики Гурий, Симон и Авив помогают жене, «если ее неповинно возненавидит муж», что Косьма и Дамиан «просвещали разум к изучению грамоты» и т.д. (по Н.М. Никольскому, 1988. С. 46-47). Все эти представления были также и средством остановить мысль на явлениях бессонницы, ума, разума, внутреннего психического состояния человека, семейного конфликта и т.п.
Те члены сообщества (скажем, поселения наших языческих предков), которые осуществляли накопление душе-
*
374
ведческого опыта несколько лучше других, неизбежно становились своеобразным источником психологических «услуг» и, следовательно, своего рода неформальными
«психологами» — ведунами, знахарями, и пр. Таким образом, мы допускаем мысль, что психологические трудовые функции (а значит и их носители) существовали в обществе всегда, то есть с первых фаз его развития.
Но что же мешает принять эту мысль? Почему же историю психологии часто видят только в недрах истории философии, а ее наиболее отчетливую самостоятельную ветвь ведут примерно со второй половины 19 века? Почему история предшествующей мировой культуры видится при этом как область некоей «психологической пустоты» или область в известном смысле депсихологизированная?
Что-то в нашем традиционном умонастроении не мешает, например, возводить историю техники и науки к тому моменту, когда безвестные гении придумали скребок или колесо, когда первобытный охотник или земледелец наблюдали за окружающими явлениями и делали из этого выводы (В.А. Кириллин, 1986. С. 11-15). Считается, что они могли заниматься «в меру своих возможностей всем тем, что гораздо позднее получило название науки и техники» (там же, с.12). Что же касается психологии, то мы здесь скорее сожалеем, что имеющаяся история очень кратка (Ждан. 1990. С. 7). Думается, что нам мешает некоторая гипотетическая схема «линейности» исторического развития того типа человека (или человека с некоторым определенным типом рациональности), которого мы согласны категоризо-вать как психолога. Да, психологи такого типа, который был для нас образцом в течение последних десятилетий, ведут свое начало, возможно от В. Вундта и И.М. Сеченова. Но можно представить и другую гипотетическую схему развития профессии психолога, которая существенно раздвигает горизонты нашего виденья «себе подобных».
4. Суть предлагаемой гипотезы состоит в следующем. Развитие профессии психолога как системы трудовых функций идет не «циклами», не «по спирали», не «по возрастающей» и не «по нисходящей», а иначе — путем возникновения и изживания (чтобы не сказать — краха) определенного рода сменяющих друг друга объемлющих систем; при этом в принципе любая очередная система зарождается в недрах предыдущей еще задолго то того, как та изживет себя. Говоря об объемлющих системах, мы имеем
375
в виду такие, которые по отношению к психологии как форме общественного сознания являются «надсистемами» (психология — их подсистема),— миропонимание и миро-отношение (мировоззрение); и это мы будем в дальнейшем иметь в виду без специальных оговорок.
. Представленные на схеме [9 ]сетевидные (или древовидные) элементы являются схематическими изображениями траекторий развития упомянутых систем. Они весьма условны и к ним нужно относиться не как к ориентированным графам/ а скорее как к пиктограммам, поясняющим некоторые положения. Поэтому-то мы их и называем «метелками», а речь ведем всего лишь о гипотезе (если бы речь шла об утверждениях, эмпирически достаточно обоснованных, то соответствующие ориентированные графы были бы и более сложными, и разными).
