Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
25
ции накануне Крымской войны (специалисты 1920—1930-х гг. такого себе позволить не могли)70.
В целом в польской историографии 1990-х гг. наметился вполне естественный отказ от приоритетного изучения «революционных связей» (на фоне этого заметно снизилась интенсивность разработки проблем польской общественной мысли XIX в.71); восстания XIX в. все чаще оцениваются с позиций, характерных для науки межвоенного периода и упомянутого труда Я.Кухажевского. Бакунин и его связи с поляками опять попадают в разряд «малоперспективных тем» и «досадных исключений». С конца 1990-х гг. прослеживается очевидный отход от «революционной» тематики и в отечественной славистике; правда, исследование пока коснулось лишь отдельных сюжетов повседневного взаимодействия поляков и русских в рамках Российской империи72. На таком, по сути, публицистическом уровне осмысления проблемы говорить о «парадоксах имперской политики» по меньшей мере рискованно. Задача серьезного теоретического анализа политики Российской империи в Царстве Польском, равно как и введения в научный оборот источниковых комплексов «нереволюционной» направленности все еще остается актуальной.
В последние годы в отечественной историографии наметилась тенденция демонизации Бакунина. В который раз «великого бунтаря» пытаются связать с нечаевским «Катехизисом революционера» (хотя М.Конфино и Н.М.Пирумова еще в 1960—1970-е гг. убедительно доказали непричастность Бакунина к составлению этого документа). По мнению Е.Л.Рудницкой, «не-чаевско-бакунинские агитационные кампании» стали «своеобразной "лабораторией", в которой выращивались зародыши тоталитарной идеологии и политики»73. Подобный подход доведен до абсурда в статье публициста М.М.Молоствова, обнаружившего в «Исповеди» Бакунина «диалог Петропавловской крепости и Зимнего дворца, оба участника которого представляются и как Пиночет, и как Рюрик». В соответствии с логикой автора «связанные одной цепью» Николай I и Бакунин объявляются идейными предшественниками фашизма, сталинизма и колхозного строя74.
Сохраняются и стандартные для советской эпохи представления о Бакунине, лишь слегка измененные на фоне стре-
26
мительного обесценивания идеологических ценностей традиционного марксизма. В.А.Твардовская и Б.С.Итенберг как и прежде убеждены в том, что «хотя Маркс был моложе Бакунина на четыре года, он в своем умственном развитии, в опыте политической борьбы значительно превосходил своего русского знакомого». Известные исследователи уверены в том, что взгляды Бакунина не стоит принимать «за разумную альтернативу революции, подготовленной и проведенной пролетарской партией». Но в то же время, по их мнению, «стоит все же заново задуматься над некоторыми прогнозами Бакунина — горький опыт нашей истории призывает к этому»75.
В западной историографии 1990-х гг. интерес к личности Бакунина также невелик. Это касается, в частности и серьезной работы Б.Наардена о контактах европейских социалистов и революционной России в период с 1848 по 1923 год76. По отношению к бакунинской программе 1840-х гг. по-прежнему в ходу старые ярлыки «панславизма» и «славянофильства» (немецкий исследователь М.Шульце-Вессель употребляет эти термины, зачем-то ссылаясь на нашу статью 1991 г., где подчеркивается прямо противоположное77).
Таким образом, несмотря на долголетнюю историю разработки, тема контактов польского общественного движения 1840-х гг. с Бакуниным разработана неравномерно: имеются существенные пробелы в исследованиях, преобладает стереотипное восприятие давно известных источников и прежде всего «Исповеди»; практически не делаются попытки соединения достижений историографии бакунизма с огромным фактическим материалом, которым располагает польская историческая наука. Все это подчеркивает необходимость детально исследовать идеологические и практические аспекты отношений Бакунина с поляками в 1840-е гг., что предполагает критическое отношение к устаревшим концепциям, все еще широко распространенным в литературе, и максимальное использование доступных источников.
***
Деятельность Бакунина в польской среде в 40-х гг. XIX в. нашла отражение в значительном количестве дошедших до нас документов и материалов. Успешное исследование темы
27
возможно лишь при соединении двух обширных источнико-вых баз — накопленных в процессе разработки проблем баку-ниноведения и польского общественного движения 1830— 1840-х годов. В историографии типичным является перекос в сторону предпочтительной ориентации на те или иные источ-никовые массивы; при таком подходе многие существенные связи и элементы неизбежно оказываются на периферии исследовательского внимания, что способствует удивительной живучести многих историографических стереотипов 1920— 1930-х гг. и даже конца прошлого века.
Исследователь, обращающийся к проблемам связей Бакунина с польским общественным движением, неизбежно сталкивается с немалыми трудностями. Это практически в одинаковой степени относится как к источникам польского происхождения, так и к собственно бакунинским материалам. Стоит полностью согласиться с мнением Н.М.Пирумовой: «Круг источников, необходимых для настоящего исследования, ограничен отсутствием в нашей стране архива Бакунина»78. Приведенное замечание полностью распространяется и на материалы европейских архивов, содержащие польские источники.
