Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Тем временем советская историческая наука усилиями И.С.Миллера, В.А.Дьякова, СМ.Фалькович, Л.А.Обушенковой и
17
многих других накопила большой опыт исследования русско-польских революционных связей XIX века. Но деятельность Бакунина в 1840-х гг. XIX в. не стала объектом их внимания. В большинстве работ содержится лишь скупая констатация давно известных фактов, основанная на трудах 1920-х годов. К примеру, в коллективной монографии «Очерки революционных связей народов России и Польши (1815—1917)» приводится характеристика деятельности Бакунина, почерпнутая в основном из «Исповеди» и у Стеклова со всеми вытекающими оттуда последствиями, выразившимися в оценке «панславизма» Бакунина и подчеркнутом доверии к бакунинскому «покаянию»39. Историки-слависты до конца 1980-х гг. не высказали возражений против классической схемы «ревдемокра-тоцентризма», в соответствии с которой Бакунин не был допущен в когорту классиков этого направления общественной мысли. Такая линия ярко проявилась в выступлении Фалько-вич на львовском симпозиуме по проблемам революционного демократизма в 1985 году40. Несмотря на известный прогресс в деле разработки проблем участия Бакунина в освободительной борьбе поляков в начале 1860-х гг. (статьи Е.Л.Рудницкой, И.С.Миллера и М.Куна в 96 томе «Литературного наследства»), период 1840-х гг. остается для подавляющего большинства отечественных исследователей белым пятном.
Стоит выделить основанные на богатом архивном материале работы В.А.Дьякова, еще в 1970-е гг. затронувшего практически неисследованный вопрос о существовании связей между Бакуниным и варшавскими конспираторами 1848 года. В своих последних работах историк сумел объективно проанализировать позицию Бакунина в 1848—1849 гг. в связи с известными трудами Энгельса об «исторических» и «неисторических» народах и о «демократическом панславизме»41.
Давно утрачен интерес к серьезному исследованию проблем бакуниноведения и в среде русского зарубежья, примером чего служит сочинение Н.И.Ульянова (эмигрант второй волны) «Замолчанный Маркс» (1969 г.), где мы имеем дело по сути с прямым возвратом к оценке русской печати 60-х гг. XIX в. о «предательстве» Бакунина42.
Немногим лучше и ситуация в польской исторической науке. Труды польских историков, изданные до 1918 г. и в
18
межвоенный период, почти не затрагивают деятельность Бакунина в среде поляков (работы лично знавшего Бакунина А.Гиллера, Л.Гадона, В.Фельдмана). Большинство исследователей, обращавшихся к проблемам эмиграции и ее левого крыла, пытаются обойти вопрос о взаимоотношениях «русского бунтовщика» с польскими деятелями. Такой подход отличает и работы известного историка общественного деятеля Б.Лимановского, который лишь мимоходом касается данной темы: в биографической работе о Ворцеле он обошел молчанием отношения Бакунина с ним43.
Наряду с «фигурами умолчания» проявляется и внешне парадоксальная тенденция опираться на авторитет русских и советских авторов, когда дело касается сюжетов, связанных с польскими контактами Бакунина. Так, в работе В.Т.Вислоцкого, вполне солидной и богато документированной, утверждается, что «новейшие исследования Стеклова и Полонского, а также известная "Исповедь" Бакунина свидетельствуют, что он не сыграл приписываемой ему решающей роли и выдвинулся только во время революции 12 июня»44. По нашему мнению, Вислоцкому, специально занимавшемуся работой Славянского съезда с документами в руках, просто незачем было ссылаться на труды дилетантов в этой области Стеклова и тем более Полонского.
Ни Х.Лучакувна, ни А.Минковская, ни А.Левак, ни Х.Венцковская, занимавшиеся в 1920—1930-е гг. проблемами истории польского общественного движения, не взяли на себя труд использовать хотя бы некоторую часть немалого источ-никового комплекса, отражавшего следы отношений Бакунина и поляков в 1830-е годы. Характерны сетования Яна Куха-жевского (1879—1952 гг.), автора единственной обстоятельной работы, в значительной степени посвященной Бакунину, о нехватке источников по причине недоступности российских архивов. II и III тома его исследования «От белого до красного царизма» (само название было опальным: В.Сливовская в 1971 г. цитировала эту книгу по названию использованного ею тома) практически полностью посвящены Бакунину. По стилю и способу аргументации этот труд примыкает к работам Стеклова и Полонского; выводы делаются зачастую прямо противоположные. Публицистичность и морализаторство
19
по поводу «Исповеди» скрывают явные огрехи в источнико-вой базе работы. Очень ценным является тезис Кухажевского об отсутствии прямых обвинений Бакунина в «шпионстве» в пользу России на страницах польской прессы 1840-х гг. самых различных направлений (чего нельзя сказать о всей работе). Перемены в польском обществе 1990-х гг. вновь сделали работу Кухажевского востребованной; удивительно лишь, что переиздание увидело свет не в начале десятилетия, а лишь начиная с 1998 г. (издание продолжается)45.
К этому периоду историографии примыкает и статья, опубликованная в Лондоне в 1949 г. эмигрантом В.Вайнтраубом. Он обращается к проблеме взаимовлияния Бакунина и Мицкевича. Наиболее сильной стороной его исследования является беспощадная критика существующих трудов о польских связях Бакунина 1840-х гг., сама же характеристика отношений Бакунина и Мицкевича содержит немало спорных положений46. К сожалению, работа Вайнтрауба была последней в польской историографии проблемы, где ощущается глубокое знакомство автора с сочинениями не только польских, но и русских авторов.
