Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Бакунинские произведения 1840-х гг. в большинстве своем невелики по объему и имеют форму газетных статей, брошюр, речей и воззваний. Особое место в его творческом наследии занимает написанная в июле—августе 1851 г. в Петропавловской крепости «Исповедь» Николаю 1. Она представляет собой источник, довольно подробно освещающий основные стороны жизни Бакунина времени его первой эмиграции и особенно событий периода европейских революций 1848— 1849 годов. «Исповедь» сразу же стала известна в придворных кругах, где весьма метко была схвачена подлинная сущность «покаяния»: Бакунин, судя по письму Н.А.Елагина его брату Александру, «из самых трудных обстоятельств выпутывается где насмешками над немцами, где чистосердечным раскаянием, где восторженными похвалами»96. Председатель Государственного совета А.И.Чернышев писал А.Ф.Орлову: «Чтение ее («Исповеди». — Ю.Б.) произвело на меня чрезвычайно тягостное впечатление. Я нашел полное сходство между "Исповедью" и показаниями Пестеля печальной памяти, написанными в 1825 году — то же самодовольное перечисление всех воззрений, враждебных всякому общественному порядку, то же тщеславное описание самых преступных и вместе с тем
2 Ю.А. Борисёнок
33
самых нелепых планов и проектов, но ни тени серьезного возврата к принципам верноподданного — скажу более, христианина и русского человека»97.
«Исповедь» представляет из себя документ, вполне укладывающийся в стиль поведения радикала из дворян; это обращение Бакунина к «первому дворянину империи», который полностью распоряжался судьбой пойманного с помощью Саксонии и Австрии «политического преступника». М.И.Михайлов резонно ставил в один ряд с «Исповедью» наряду с упомянутыми показаниями Пестеля обращения П.Я.Чаадаева к А.Ф.Орлову и А.И.Герцена к Л.В.Дубельту98.
Содержание «Исповеди» было известно близким Бакунину людям (Герцену, М.П.Сажину), а сам факт ее написания после издания Драгомановым «Переписки...» ни для кого секретом не являлся. Характерно, что некто Н.Геккер в газете «Одесские новости» от 18 мая 1914 г. утверждал, «что по настоянию Николая I Бакунин написал ему письмо вроде докладной записки, в чем впоследствии очень каялся»99. Извлеченный из архива в 1917 г. Л.К.Ильинским и напечатанный в 1921 г. под редакцией Полонского, документ на время стал объектом горячих дискуссий, содержание которых главным образом касалось моральной стороны дела100. Самое удивительное, что ни во времена взлета бакуниноведения в 1920-х — первой половине 1930-х гг., ни позднее практически никто из исследователей (в том числе и западных) не обращался к фактической стороне «признаний» Бакунина, сопоставив их со всем комплексом накопленных источников. Более того, доминировала тенденция некритического использования «Исповеди» в качестве основного и даже единственного источника при характеристике тех или иных сторон биографии Бакунина в 1840-е года.
В интерпретации «Исповеди» выявилось два основных направления; оба они трактуют этот сложнейший документ в разной степени искаженно. Первую линию условно можно назвать политизированной и догматически-марксистской. Классический пример тому — последняя публикация «Исповеди» на русском языке (1975 г.), осуществленная в приложении к книге известного деятеля Французской компартии Ж.Дюкло. Его работу отличает нарочитое игнорирование малейших
34
проблесков исторического подхода к изучаемым явлениям. Вместо этого в соответствующей главе содержится резко отрицательная оценка «Исповеди», не подкрепленная материалами источников. «Духовный мазохизм», «он назвал множество имен» — так аттестует «Исповедь» Дюкло. Примерно на том же уровне находятся и аргументы его советских единомышленников; для примера назовем сочинения И.Б.Зильбермана, С.Н.Канева и А.И.Володина101. Вторая тенденция отличается самостоятельностью выводов и ориентирована на преодоление морализаторского уклона в трактовке «Исповеди». Обратимся к последней работе, которую отличает подобный подход.
В книге Н.М.Пирумовой «Социальная доктрина М.А.Бакунина» сделана попытка доказать, что «сложность документа прежде всего в его двуплановости». «Вымысел и правда» — в этих словах Бакунина, пожалуй, и есть ключ к пониманию смысла «Исповеди». Правда здесь явно превалирует. Правдив в целом рассказ о «действиях» самого «кающегося грешника». «Обличительные» места в бакунинском «покаянии», по мнению исследователя, «скорее напоминают публицистическую статью, предназначенную для бесцензурной печати... Вымысел представлен в основном двумя линиями: антинемецкой (или вообще антиеврейской) и панславистской. За подобные места действительно можно упрекнуть Бакунина, хотя тут же следует отдать должное его проницательности. Критика развращенности и безверия на Западе импонировала Николаю»102.
Нам представляется, что такой подход немногое добавляет к преодолению устоявшихся стереотипов восприятия «Исповеди». Действительно, едва ли можно спорить, насколько искренни места о «благородных увриерах» и революции во Франции, о положении в России, о ее внутренней и внешней политике. Более того, заслуживают всяческого одобрения усилия автора по борьбе с морализаторами: «Приняв условно форму покаяния, Бакунин спас свою честь революционера другим бесспорным способом: он никого не скомпрометировал»103. В то же время и в этой новейшей работе не прилагаются усилия отойти от декларативности заявленных двух линий — правды и вымысла — в сторону фактического исследования проблемы.
