Михаил Бакунин и «польская интрига - Борисёнок Ю.А.
ISBN 5-8243-0208-1
Скачать (прямая ссылка):
Такое отношение к Бакунину, а тем более к его польским связям преодолевалось в отечественной историографии довольно медленно. К середине 1960-х гг. усилиями М.В.Нечкиной и ее единомышленников была разработана довольно удобная схема, объявлявшая Бакунина «идеологом революционного народничества» и оставлявшая в силе весь набор обвинений в его адрес как «анархиста» и «злейшего врага марксизма». Третий период советского бакуниноведения (1960 — конец 1980-х гг.) был генетически связан с предыдущим и был отмечен проявлениями жесткого идеологического прессинга. Основной упор был сделан на изучение последнего 15-летия жизни Бакунина, его деятельность периода первой эмиграции практически не привлекала внимания. Не появилось и специальных исследований (даже на уровне статей) о польских контактах Бакунина в 1840-е годы.
Но на фоне общей массы «разоблачительных» сочинений весьма плодотворным оказалось обращение к бакунинской проблематике выдающихся русских историков Н.М.Пирумовой
15
(1923—1997 гг.) и В.А.Дьякова (1919—1995 гг.). Наиболее целостно биография Бакунина представлена в трех книгах Пирумовой (последняя из них, вышедшая в 1990 г., была подготовлена к печати еще в эпоху «разрешенных мыслей»)26. В них приводится взвешенная оценка радикально-демократической деятельности Бакунина 1840-х гг., «чуждой всякому панславизму». Отношение революционера к польскому движению во всех этих работах представлено весьма сжато, на основе источников, имеющих традиционный характер, что вполне приемлемо в рамках популярных работ 1966 и 1970 годов. При исследовании социальной доктрины Бакунина Пирумова также лишь наметила «польский след» в формировании его идейно-теоретических представлений 1840-х годов27.
В целом концепция Пирумовой оказала благотворное влияние на преодоление наслоений предшествующего периода советской историографии бакунизма: были сделаны попытки отойти от закоснелых схем и навязываемых сверху построений. Реакция последовала незамедлительно: в конце 1972 г. в «Коммунисте» появилась разгромная рецензия А.Ф.Смирнова, квалифицировавшая труды Пирумовой как «идеологическую ошибку»28. В результате ее работа над темой была на какое-то время прервана; отдельные оценки ее новейшей работы 1990 г. весьма осторожны и взвешены — расчет делался на соответствующую ситуацию.
С начала 1970-х гг. усиливается негативистское направление в оценке деятельности Бакунина. Классическим приемом стал искусственный перенос его воззрений 1860—1870-х гг. на его идейную программу периода первой эмиграции без учета реальной ситуации того времени. Этот взгляд характерен, в частности, для двух книг М.И.Михайлова (1916—2000 гг.), во многом повторяющих друг друга29. Для характеристики уровня разработки этим автором польских сюжетов достаточно указать на то, что общеизвестные факты из истории польского общественного движения он черпал главным образом из немецкой историографии, а его знакомство с польской исторической наукой ограничилось переведенными в ГДР работами Г.Яблоньского и Ц.Бобиньской. Тем не менее выводы этого автора весьма категоричны, показателем чего является утверждение о том, что «в идейной платформе Чернышевского, Добролюбова, Белинского нет следов бакунинского анархизма»30.
16
Такой подход восходит к мнению В.Я.Богучарского и Р.В.Иванова-Разумника, считавших Бакунина «анархистом» уже в 1840-х годах31. Таким образом, на новом витке развития нашей исторической науки в ход были пущены, казалось бы, давно отвергнутые стереотипы. Многое роднит работу Михайлова с последней книгой С.Н.Канева, подвергшейся справедливой критике в заметке А.К.Исаева и Д.И.Олейникова32. Канев также активно поддерживает версию о бакунинском «анархизме» периода первого пребывания за границей, щедро заимствуя фактический материал из работ П.И.Моисеева33. Польские корни революционной программы Бакунина здесь не прослеживаются совсем, как и в похожем по стилю изложения труде И.Б.Зильбермана34. В этих условиях не приходилось говорить об изменениях к лучшему в деле расширения проблематики исследований о Бакунине. Внешне научная разработка проблем бакунизма велась активно: писались диссертации, появлялись труды философов, экономистов, правоведов, политологов, не говоря уже о научных коммунистах35.
Однако к серьезным попыткам продвинуть исследование дальше можно отнести, пожалуй, лишь труды Моисеева и обстоятельное предисловие В.Ф.Пустарнакова к подготовленному им сборнику философских сочинений и писем Бакунина36. Если у Пустарнакова польская проблематика заявлена более чем схематично, то Моисеев довольно подробно рассматривает роль польских гегельянцев в формировании убеждений Бакунина в начале 1840-х годов. К положительным сторонам его работ следует отнести и знакомство с некоторой частью польской литературы предмета (впрочем, часть польских книг воспринималась им весьма своеобразно: «Польские товарищи гордятся тем, что им удается понять некоторые философские аспекты противоречивой природы Бакунина... При всей отрадности этого факта стоит заметить, что историки социалистических стран, в частности, Х.Темкинова, не всегда проявляют должную осторожность в выборе источников»37 (курсив мой. — Ю.Б.). Досталось от Моисеева и сверхосторожному Зильберману за то, что тот посмел цитировать «злопыхательскую книжку Шайберта и "специалиста" Карра»38.
