Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30—40-х годов XVI века - Кром М.М.
Скачать (прямая ссылка):
135 PK 1598. С. 96.
136 Там же. С. 99.
137 Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 257.
Глава 5. Дворцовые перевороты 1538—1543 гг.
255
Из всех, кому боярский чин был пожалован в 1539 — первой половине 1540 г., лишь одного сановника можно с уверенностью причислить к сторонникам Шуйских. Но этот человек сам обладал столь большим влиянием при дворе, что едва ли нуждался в чьей-то протекции. Имеется в виду дворецкий кн. Иван Иванович Ky-бенский, который впервые назван боярином в жалованной грамоте от 23 мая 1540 г.138 Возможно, князь Иван получил бы этот чин намного раньше, но по существовавшей тогда традиции члены одного рода попадали в Думу в порядке старшинства; поэтому дворецкому пришлось дожидаться, пока боярином станет его старший брат Михаил. Как только это случилось (к августу 1538 г.), последнее препятствие отпало, и менее чем два года спустя Иван Иванович также получил желанное думское звание.
В нашем распоряжении есть и другие свидетельства, которые заставляют усомниться во всемогуществе кн. И. В. Шуйского и более того — в наличии в конце 1530-х гг. при московском дворе какой-либо высшей инстанции, способной эффективно регулировать отношения внутри служилой аристократии. Речь идет о местнических делах, которые появляются в 1539 г., а с 1540 г. идут сплошным потоком.
А. А. Зимину принадлежит важное наблюдение о том, что до 30-х гг. XVI в., пока местничество существовало только в среде старомосковского боярства, столкновения на этой почве были весьма редки, зато в эпоху «боярского правления», когда в эту систему отношений включились служилые князья, институт местничества вступил в пору своего расцвета139. Действительно, согласно составленному Ю. М. Эскиным хронологическому перечню всех известных по источникам местнических дел XVI—XVII вв., за первую
138 Помета на жалованной ружной грамоте переславским Данилову и Рождественскому монастырям, выданной 23 мая 1540 г., гласит: «Приказал боярин и дворецкой...» (ААЭ. Т. 1. № 191. С. 168). Имя выдавшего грамоту сановника не названо, но боярином и дворецким в тот момент мог быть только кн. И. И. Кубенский. Следующее упоминание разрешает все возможные сомнения: жалованную данную грамоту суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю от 20 июня 1540 г. приказал выдать, как гласила надпись на обороте документа, боярин и дворецкий кн. И. И. Кубенский (АССЕМ. № 46. С. 106). Ранее считалось, что с боярским званием И. И. Кубенский впервые упоминается в марте 1541 г. (Зимин А. А. Состав Боярской думы в XV-XVI веках. С. 56; Его же. Формирование боярской аристократии. С. 95).
139 Зимин А. А. Источники по истории местничества в XV— первой трети XVI в. // AE за 1968 г. M., 1970. С. 118. См. также: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 304.
256
Часть I. Кризис власти и борьба за власть в 1530—1540-х гг.
треть XVI в. (с 1506 по 1530 г. включительно) есть данные о 13 таких случаях (из них 10 — сомнительны), за время правления Елены Глинской — два случая (причем один из них сомнителен), зато за период с июня 1539-го по декабрь 1547 г. — 42 случая!140
Но дело не только в инкорпорации князей литовского происхождения в состав московской элиты: рост местничества в годы «боярского правления», как справедливо отмечает А. М. Клеймо-ла, связан со «слабостью на верху» — отсутствием в этот период суверена, способного осуществлять высшую власть141.
По-видимому, неслучайно поток местнических дел возрос с 1539 г.: хотя первые вспышки местнической борьбы произошли сразу после смерти Василия IH (ее проявления можно видеть и в расправе с кн. М. Л. Глинским и другими «чужаками» летом 1534 г., и в бегстве за рубеж ряда знатных лиц, о чем уже шла речь в предыдущих главах книги), но с приходом к власти Елены Глинской, заставившей считаться с собой придворную элиту, это соперничество было как бы «заморожено», и только после смерти «государыни великой княгини» бояре уже не чувствовали над собою «грозы».
В июньском коломенском разряде 1539 г. упомянуто сразу три случая местничества. Так, назначенный первым воеводой сторожевого полка кн. Федор Иванович Одоевский в полк не явился и прислал «бити челом» великому князю, «что ему у Микулинского [кн. Василий Андреевич Микулинский по росписи был первым воеводой большого полка. — М. К.J в сторожевом полку быти немоч-но»142. Челобитье было удовлетворено: кн. Ф. И. Одоевский был заменен Федором Семеновым сыном Колычева143. Следом о своем отказе служить по росписи заявили кн. Федор Михайлович Мстиславский и кн. Михаил Михайлович Курбский: первый писал в Москву, что «ему в правой руке [т.е. в полку правой руки. — М. К.] у Микулинского быти непригоже»; а Курбский считал для себя невозможным служить вторым воеводой передового полка — «меньше» кн. Петра Ивановича Репнина, назначенного вторым
140 Эскин Ю. М. Местничество в России XVI-XVII вв. Хронологический реестр. M., 1994. С. 41—47. № 20—77 (в том числе: при Василии III: № 20—32, при Елене Глинской: № 34—35, «при боярах» с июня 1539 по декабрь 1547 г.: № 36-67, 69-77).
141 Kleimola Л. М. Status, Place and Politics: The Rise of Mestnichestvo during the Boiarskoe Pravlenie // FOG. 1980. Bd. 27. P. 196.
