Жизнь замечательных людей: Константин Павлович - Кучерская М.
Скачать (прямая ссылка):
164
польской армии. Одетая в костюм амазонки Жаннетта вместе с цесаревичем проехалась вдоль всего войска, Константин здоровался с офицерами и солдатами, большую часть которых знал по имени, княгиня тоже коротко беседовала с офицерами, затем, сев в коляску, уехала. Цесаревич остался на Саксонской площади и занялся любимым делом. Так войско познакомилось с первой леди государства.
Наблюдавшие в те годы великого князя с изумлением повторяли, что княгиня Лович — этот титул даровал ей после замужества Александр — оказала на Константина самое отрадное, почти чудотворное действие. В присутствии жены он смягчался, делался кроток, признавал свои ошибки, раскаивался в собственной вспыльчивости. Цесаревич относился к супруге с самым трогательным беспокойством. Если княгиня заболевала, мог просидеть с нею ночь, поддерживая огонь в камине и не позволяя слугам сменить его. И в разговорах, и в письмах, когда речь заходила о жене, неизменно сквозили и нежность, и забота, и уважение.
Ее присутствие словно бы озарило его однообразную, часто весьма грубую жизнь, согрело тоскующее по любви сердце. Этой любви не могла дать ему ни юная немецкая принцесса, ни многочисленные мимолетные подруги, ни самая очаровательная содержанка. Вообще людей, любивших цесаревича бескорыстно, можно было сосчитать по пальцам: Курута, до сих пор исполняющий роль дядьки при барине, ежедневно рассматривающий сквозь лорнет содержание горшка своего питомца и докладывающий ему, хорошо ли он сходил или нет87. Приятели, с которыми Константин мог быть откровенен почти до конца, — Олсуфьев (пока не умер), Сипя-гин, Опочинин. Да еще великий князь Михаил Павлович, который часто и с удовольствием гостил в Бельведере и всегда очень тянулся к старшему брату. Сам Константин Павлович относился к Михаилу Павловичу тепло, но с понятным превосходством — между ними было почти двадцать лет разницы. Александр если и любил цесаревича, то давно уже несколько издалека. Мария Федоровна была слишком часто им недовольна, от нее приходилось гораздо чаще обороняться, чем принимать знаки любви. Не так уж многолюдно, а для человека столь известного даже пустынно.
И вот на пустыню обрушился благотворный ливень. В сорок лет наш герой наконец дозрел до того, чтобы любить и быть любимым. Судя по всему, княгиня Лович действительно была умна умом мудрой женщины. Только однажды, в дни ноябрьского восстания, мы увидим ее в действии, в поступке, открывающем, что в момент опасности она могла
165
проявить и непреклонную волю, и решительность. Очевидно, качества эти присутствовали в ней всегда, и Константин, человек, как уже успел понять читатель, не самый решительный и сильный, находил в супруге надежную опору.
Понятно, на что-то ей приходилось закрывать глаза. Как ни смягчился цесаревич после свадьбы, во многом он остался прежним. «Вот еще забава. Он велит пустить целую стаю бульдогов, которых у него было много разных пород и малых, и больших; в то же время целую стаю кошек и огромных крыс, которых нарочно выкармливал в подвалах дворца, и все это вместе разом пускалось в огромную залу. Можете себе представить, что происходило! Зрители потешались этим концертом, глядя в стеклянное окно из другого зала!»88 Мемуарист не уточняет, когда устраивались подобные развлечения — не исключено, что еще до женитьбы Константина на Грудзинской. Однако вполне вероятно, что и после. И если так, то чем занималась во время подобных забав княгиня? Переписывала очередную молитву, проверяла у Павла Константиновича уроки? Или стояла вместе со всеми за стеклом? Как бы то ни было, вряд ли она упрекала мужа за дурное обращение с животными, принимая его таким, как есть, попросту — любя. Иначе терпеть этого человека было бы немыслимо, никакое честолюбие не перевесило бы крыс, буйств и несправедливостей.
Лишь один из мемуаристов пишет о княгине Лович без симпатии. Воспитатель внебрачного сына цесаревича Павла Константиновича граф Мориоль. По его мнению, княгиня преобладала в доме, «великому князю часто многое не нравилось, но он ограничивался обыкновенно какою-либо шуткою, подчас довольно язвительной, но вообще любезно соглашался на многое, чему он вовсе не сочувствовал. Он не противоречил жене, лишь бы его оставили в покое, лишь бы с ним были ласковы и предупредительны. Супруга же его была слишком умна для того, чтобы не воспользоваться слабостью мужа»89. Мориоль не относился к поклонникам княгини, еще и ревнуя ее ко второму воспитателю Павла, поляку Фавицкому, которого княгиня явно предпочитала французу. Так что трудно доверять графу совершенно. Хотя в деталях он, видимо, прав. Например, Мориоль упрекает княгиню Лович в чрезмерной любви к разным бессмысленным вещицам, которые напоминали ей те или иные события, на взгляд мемуариста, слишком мелкие, чтобы так долго хранить память о них. Вероятно, тихий ангел Жаннет-та и в самом деле была, что называется, «барахольщицей», берегла все нужные и ненужные вещицы, а также записоч-
166
ки и записки, распределяя их по конвертам, отдельно складывала и вырезки из газет, отдельно хранила выписки, которые делала для одной себя — по преимуществу из святых отцов, иногда из философских сочинений, если авторы их рассуждали о бренности всего земного, о памяти смертной и мире ином90.
