Жандармы России - Измозик В.С.
ISBN 5-224-03963-0
Скачать (прямая ссылка):
Можно не сомневаться, что многие из таких побегов были загодя тщательно спланированы, а в нужных местах расставлены подставы сменных лошадей. Так в декабре 1736 года подготовили удавшийся побег из Тобольского кремля, где находилась тюрьма, старообрядческого старца Ефрема Сибиряка. В тот момент, когда его вели по Кремлю, он вырвался от охранника, прямо в ножных и ручных кандалах, влез в заранее отрытую, но тщательно замаскированную его сообщниками бойницу и затем скатился по снегу с высокого кремлевского холма в то место, где его уже ждали сани, тотчас умчавшие беглеца из Тобольска.
Несмотря на все строжайшие предупреждения, доставка арестантов доходила гладко только на бумаге. Длинная и трудная дорога подчас
194 срлачивала охрану и арестантов. Бывало, что арестанты угощали конвоиров в кабаках, ссуживали их деньгами на прогоны;, а те, в свою очередь, не следуя строго букве инструкции, давали своим подопечным послабле-Iщя. Так, перевозя из Брянска в 1733 году в Петербург арестованных, начальник конвоя сержант Прокофий Чижов расковал в Гдове преступника Совета Юшкова, «для того, что те кандалы были ему, Юшкову, тесны». Там же сделали новые, более просторные рковы. Следовательно, какое-то время преступник в дороге находился без кандалов, что категорически запрещалось всеми инструкциями. Допустивший это нарушение сержант попал в пыточную палату, а потом его разжаловали в солдаты.
Егор Столетов, доставленный с Урала в Петербург в 1735 году, жаловался на конвойных, которые везли его и других арестантов из Нерчинска в Екатеринбург. Оказывается, они всю дорогу пьянствовали, обирали местных жителей, при переправе через реки сажали в одну лодку с арестантами посторонних. Так было часто, особенно когда конвоировали заключенных в Сибирь и другие отдаленные места.
«Вольности» и нарушения инструкций начинались сразу же после того, как исчезал вдали очередной город, а вместе с ним и начальство. Как вспоминал бывший арестант В. П. Колесников, какого раз на этапе каторжники стали выбирать для себя наручники, прикрепленные к общему для всей партии железному пруту, пошире, чтобы в дороге не так сильно натирало руку. Унтер-офицер, увидав это, шепнул: «Пожалуйста, оденьте (наручники. — К А) поуже — видите, начальник наш смотрит, выйдем за город, наша буде воля!» И на десятой версте от города он освободил арестантов от прута.
За деньги у охраны можно было получить водку, освобождение от пешего похода, тяжелых оков, даже испытать приключения в женской казарме на этапе. Тот же Колесников описывает, что во время обыска артельные деньги он хранил у.., одного из своих конвойных. Вообще же взятки давались всем: начальнику конвоя — чтобы не мучал долгими пешими переходами и прутом, простым солдатам — чтобы не били, приносили еду, пересылали письма, пускали к узнику родственников и проституток, кузнецам — чтобы не ковали в тесные кандалы, цирюльнику — чтобы не брил голову тупой бритвой и т. д. Примечательно, что не всегда арестанты давали взятку конвойным. Если каторжник имел свои деньги, то рн попросту не брал у конвоя положенные ему по закону «порционные», которые солдаты присваивали себе и были поэтому лояльны к своим подопечным. ^
Неудивительно, что арестантам удавалось «утечь» именно с дороги, воспользовавшись малочисленностью конвоя, усталостью, беззаботностью и корыстолюбием конвойных солдат. На ночлегах по дороге обычно царила суета, и колодники этим умело пользовались. Солдат-охранник Анофрий Карпов, сопровождавший партию арестантов из Нижнего в Петербург, так описывает побег двух колодников во время стоянки партии в Химках под Москвой: «В ночи перед светом... стали убираться, чтобы ехать, тогда все солдаты, также и колодники, вышли все на двор для впрягання лошадей, а помянутые два человека в то время и ушли, и усмотреть за теснотою в том дворе было невозможно и для сыску оных послал он, Онуфрий, двух человек солдат — Тимофея и Петра (а чьи дети и как прозванием того он, Ануфрий, не знает), которые також ушли и с ружьем, а он, Ануфрий, собрав в той деревне крестьян, искал тех колодников, которые сбежали, также и салдат, в гумнах и близко в той деревни по лесам, а
8*
195 на дорогу за ними в погоню не ездил и никого не посылал для того, что по той дороге [людей], Которые попадались во время того иску навстречу спрашивал, которые сказывали, что не видали, а след был со двора на дорогу». (После этого понятно, почему Суворов требовал от конвоя устраивать привалы для Пугачева в чистом поле).
На следующий день на мосту у села Медное исчез еще один колодник, Федор Харитонов. Его товарищ по партии арестантов потом показал начальнику охраны, что накануне Харитонов ему говорил: «Либо-де удавлюсь, либо утоплюсь, а уж-де у меня мочи нет от трудного пути», и [он] человек уже старый и потому может быть, что в воду разве не бросился ли».
О частых побегах арестантов говорилось и в докладе Сената 1726 года императрице Екатерине I. Сенаторы писали, что заявившие «Слово и дело» воры и разбойники, при перевозке их в столицу на доследование, «в пути от сданных с ними уходят и отбиваются». Как это происходило, видно из описания 1752 года о побеге арестанта из партии, следовавшей в Калугу. Каждый из преступников, как отмечается в рапорте конвоя в Сенат, был скован «в кондолы». однако один из арестантов, «не доезжая города Top-шка за 15 верст, на большой дороге, в лесу, с роспусков, разобувшись, скинув потихоньку кандалы, и, [со]скоча с телеги, ушел в лес, а чесовой» не видал, понеже он сидел к нему спиною с обнаженною шпагою».
