Девушка - Шакирд и воин - Урманчеев Ф.
Скачать (прямая ссылка):
Образ девы-богатыря Сайкал выведен в киргизском эпосе «Манас», Карлыга — в казахском эпосе «Кобланды-батыры», Ай-Барчнн — в узбекской версии эпоса «Алпамыш» и др.31 Однако поскольку банты по ¦своим жанровым особенностям стоят ближе к более позднему героическому эпосу и балладам, то сопоставление их с последними представляет определенный интерес. Выразительно представлен мотив «переме-'ны пола» в русской народной балладе «Девица — атаман разбойников»32, в эпических и лиро-эпических произведениях южных славян. Близки к былине «Ставр Годинович» и к «Байту девушка-сс-лдзтз> болгарская гайдуцкая песня «Мирчо и Бояна», хорватские баллады «Жена ¦освобождает Грую из темницы» и «Султания»33.
«Байт семи девушек» и «Байт девушки-солдата» сюжзтно в той или •иной степени родственны многочисленным произведениям фольклора разных народов: древнегреческой мифологии и гомеровскому эпосу, сказаниям тюркоязычных народов, сказкам, легендам, песням народов Европы, русским былинам, гайдуцким песням, славянской балладе. Известно, что иногда подобные произведения завершаются трагической развязкой34. Однако, обобщая материалы фольклора многих народов, В. М. Жирмунский писал: «У старика-отца нет сыновей. На войну идет его дочь, переодетая воином. Пол девушки-воина подвергается испытаниям, из которых -она выходит с честью. Она благополучно возвращает--ся домой. Обычна заключительная формула: „Девушкой пришла, девушкой ухожу”»35. Ученый отмечал, что песни-баллады о девушке-воине с
-таким финалом распространены не только зг всех славянских народов, но и в южнороманских странах: в Италии, Испании, Португалии. Славянские баллады на этот сюжет имеют вполне благополучный конец, хотя в делом исторические баллады славян чаще всего заканчиваются ¦трагически. Оптимистическое разрешение коллизии «девушка-воин» связано, -очевидно, с тем, во-первых, что она так или иначе соотносится с легендами и сказаниями об амазонках. Во-вторых, это объясняется влиянием на баллады с этим сюжетом народных сказок, всегда пронизанных •оптимизмом. Кроме того, трагический конец во многом противоречил бы фактам действительности. Известно, что у многих народов в древности и в средние веха правитель делил власть с супругой, наделенной немалыми правами36. По словам В. М. Жирмунского, у кельтов, германцев, славян, у тюркских, монгольских и кавказских народов и в период родовых отношений, и в период развивающегося феодализма «сохранились пережитки более независимого положения женщины в семье и обществе, которые сказывались, в частности, в ее сперва равноправном, а позднее— более эпизодическом участии в воинских предприятиях своих родичей и соплеменников и могли быть реальными бытовыми предпосылками эпического образа девушки-воина»37.
Эти слова ученого подтверждаются рядом исторических фактов. В анонимном «Таварих-и гузида Нусрат-наме», относящееся к XVI веку, отмечается, что «татары долгое время платили дань китайскому императору и часто бунтовали против центральной власти. Они были весьма воинственным народом, и даже женщины их участвовали в войнах с китайцами»38. Держава Ашина, куда входили названные татарские племена, существовала в VI—IX веках. Значит, реальные основы мотива «девушка-воин» в татарском народном творчестве восходят к далекому прошлому. Об этом же говорят и распространенные среди волжских булгар, в свое время также входивших в состав державы династии Ашина, легенды о богатырских девах, что нашло отражение в записях Абу Хамида ал-Гарнати (XIII век)30.
Реальное положение женщины в древнем обществе, очевидно, привело к возникновению культа женщины, что нашло яркое отражение в архаических представлениях о богине-матери, широко распространенных у разных народов: Кибела или Рея в Малой Азии, Великая Мать богов в Древнем Риме, мать-богиня Умай у древних тюрков, образ которой отражен, например, и в киргизском эпосе «Манас», и другие40. Стадиально еще более архаичны представления о духах-покровителях или покровительницах шаманов и шаманок, что имело следствием ритуальный травестизм — переодевание мужчин в женскую, а женщин в мужскую одежду. В Средней Азии, например, были шаманы-мужчины, носившие женское платье. Б. Н. Басклов об этом пишет: «Не свидетельствует ли женское платье среднеазиатских шаманов о том, что в глубокой древности шаманский культ находился исключительно в женских руках к лишь со временем к участию в нем были допущены мужчины? При стойком консерватизме культа не требовалось ли от новых служителей сохранить облик жрицы?»41.
В более позднюю эпоху на основе аналогичных представлений возникло и получило развитие и другое направление ритуального траве-стизма — переодевание женщин-шаманок в мужскую одежду, как, например, у некоторых народов Малайзии и Западной Индонезии42. И первобытные истоки мотива «девушка—юноша» в конечном итоге тоже связаны, видимо, с ритуальным травестизмом. В некоторых произведениях народного эпоса подчеркивается утаивание пола девой-воительни-
ней, позже — девушкой-воином, как в былине «Ставр Годинович», в «Байте девушки-солдата», балладе «Султания» и др. Можно сослаться и на сказки — азербайджанские, монгольские, узбекские или адыгейские («Кан батрачки», «Красавица Елена и богатырь-женщина», «Дочь, одного старика»), где представлен этот мотив43. Вторую из этих сказок В. Ф. Миллер считал связанной с древнегреческими сказаниями и с «Одиссеей» Гомера44.
