Еврипит - Гончарова Т.
Скачать (прямая ссылка):
Вся эта сцена, как и ряд других, была откровенной пародией на драматургические приемы Еврипида, на мотивы его сюжетов, на стиль и язык его трагедий, и каждый, кто был знаком с поэзией «сына торговки зеленью», без труда узнавал в блестящих гротесках Аристофана те или иные моменты из его произведений. Вот Дикеополис просит раба Еврипида вызвать хозяина из дома по важному делу:
136
Дикеополис: Эй! Эй! Раб: Кто там?
Д.: Что, дома Еврипид-поэт? Р.: И дома и не дома, как поймешь — пойми! Д.: Как дома, раз не дома? Р.: Право так, старик. Душою за стихами он гоняется, — Не дома. Сам же дома, ноги вверх, творит
трагедии.
Еврипид, витающий в высших сферах, наотрез отказывается сойти вниз и поговорить с Дикеополисом, но, уступая его настойчивым просьбам, разрешает выдвинуть себя из комнаты. Под дружный хохот зрителей его выкатывают на эккиклеме: трагик возлежит на высоком ложе, вокруг навалены рукописи, театральная бутафория и костюмы. Он дает мужику костюм Тел ефа, бутафорскую шапку, посох и щербатую кружку, но Дикеополис все никак не отстает:
Слушай, Еврипид любезнейший,
Одно лишь дай! Уйду и не приду назад.
Дай мне в корзинку зелени немножечко.
О Еарнпидик! Славный, милый, сладенький! Пускай погибну, если попрошу потом! Еще одно, еще одно, еще одно! Дай мне капусты, попроси у матери!
И очень может быть, что при этих ехиднейших словах многие повернулись к Евриппду, сидящему тут же, в театре, — «поэгу нищих», «поэту бродяг», и сыну худородного Мнесарха, мелкого дельца и должника, оставалось или уйти, или же, сохраняя внешнюю невозмутимость, слушать и смотреть, как кривляется в его одежде и облике долговязый актер, Филонид ли, Калликрат ли, глумясь над его матерью.
Впрочем, создатель «Телефа» был лишь эпизодической фигурой в этой новой комедии поборника «отеческого строя» — главный удар он обрушил на тех, кто раздул и продолжает раздувать «такую войну, что от дыма все греки заплакали», на тех, что сотрясают воздух в Народном собрании лживыми речами, от которых в ужасе бежала Ирена — богиня мира, между тем как народ вот уже восьмой год ютится в бочках, землянках и погребах. Считая виновными в бедах отечества всех тех, кто, по его мнению, способствовал разрушению стародедовского образа жизни — Перикла, Аспасию, Фидия, -Аристофан так представляет начало Пелопоннесской войны:
137
На раз в Мегаре пьяные молодчики Симетту, девку уличную, выкрали Мегарцы. распаленные обидой, Дзух девок тут украли у Аспасии. H вот причина распри междуэллинской: Три уличные девки...
Не боясь удара ножом из-за угла — мести торговцев паклей, овцами и шерстью, он клеймил тех, кто. по его мнению, спаивает и подкупает послов, держит в рабском подчинении союзников, по чьей вине голодающий мега-рец продает двух своих дочек вместо поросят для жертвоприношения: «За связку чесноку продам одну тебе, за соли горсть другою. Что, недорого?»
Комедия, получившая первую награду, завершается тем, что Дикеополис, один заключивший мир со Спартой, сытый, подвыпивший и довольный, справляет домашние Дионисии в обществе двух учичных красавиц, а вояка Ламах, буян и хвастун, призванный для борьбы со спартанцами, упорствующими в своем желании войны ахар-нянами. стонет и мучается от ран, полученных в неудачном сражении. И опять, как и в прошлых комедиях, бесстрашный в своем праведном гневе комедиограф бросает вызов «наглейшему из граждан», по вине которого Афины пододвинулись еще ближе к той черте, за которой начиналась другая, далеко не такая славная страница их истории:
Поднимайся ж, Клеон, на борьбу выходи. Строй мне козни свои, клеветою грози! Справедливость и правда — союзники мне. С ними в бой я иду, и не скажет никто, Что родному народу, как ты. я служу, Трус, подлец, негодяй и бесстыдник!
И кажется непонятным, почему благородный Аристофан был так нетерпим в отношении Еврипида, всю жизнь страдавшего от осознания общего людского страдания: оба они ненавидели одних и тех же врагов, своих врагов лично и врагов афинского народа, оба они звали к миру, умеренности и милосердию с той лишь только разницей, что молодой, полный дерзкого задора комедиограф еще верил в свои силы, в возможность одолеть правдивым, страстным словом обман и зло, а престарелый трагический поэт уже начинал в этом сомневаться...
133
ВО ВЛАСТИ APECA
Между тем дела принимали как будто бы благоприятный для афинян оборот, несмотря на затмение солнца в 425 году и небольшое землетрясение, что могло быть истолковано как проявление немилости богов. Как раз в это время в Спарте снова начались волнения илотов: воспользовавшись этим, афиняне предприняли новый морской поход к берегам Пелопоннеса под командованием стратега Демосфена и захватили Пилос, этот самый древний в Элладе мифический город старца Пелея, воспетый Гомером, откуда, если верить преданиям, культура распространилась по всей греческой земле. Хотя афиняне считали себя в родстве с тем искусным во многих ремеслах народом, который был завоеван когда-то дорийцами, это не помешало им разграбить Пилос почти дочиста. Узнав о захвате Пилоса и творящихся там грабежах и насилиях, основные отряды спартанцев покинули Аттику и поспешили на Пелопоннес. Измотанные тяготами последних нескольких лет, спартанцы предложили заключить перемирие на год и начать переговоры о прекращении воины на более выгодных для афинян условиях. Однако предложение это было отвергнуто: в Афинах было немало сторонников продолжения войны до по-
