Прогрессивные мыслители Латинской Америки - Бургете А.Р.
Скачать (прямая ссылка):
Ужасно, если она пойдет на это! Презренны те, кто осмеливается проливать кровь людей, требующих тех же свобод, которых требовали они сами! Презренны те, кто таким образом вероломно отрекается от своего права на счастье, на честь, на уважение людей!
Говорят о целостности территории. Атлантический океан опровергает этот смехотворный довод. Тем, кто так злоупотребляет патриотизмом народа, тем, кто так убеждает и обманывает его, рука врага могла бы указать один пункт: суровая рука — Флориду, невежественная рука — обширную Луизиану.
И не земля составляет то, что называют целостностью родины. Родина — это нечто большее, чем угнетение, нечто большее, чем участки земли, где нет ни свободы, ни жизни, нечто большее, чем право обладания силой. Родина — это общность интересов, общность традиций, общность целей, самое сладостное и утешительное слияние любви и надежды.
Да и живут кубинцы не так, как живут испанцы; история испанцев — это не история кубинцев; то, что для Испании было неувядаемой славой, для кубинцев было по воле Испании глубочайшим несчастьем. Куба торгует и поддерживает связи с одними странами, а Испания — с другими. У них нет ни общих стремлений, ни одинаковых целей, ни дорогих воспоминаний, которые могли бы объединить их.
Кубинская душа с горечью думает о печали, которую принесла ей испанская душа; она ведет отчаянную борьбу против господства Испании; а поскольку нет, следовательно, никакой общности, никакого сходства, которые делают родину целостной, то взывают к призраку, который не может откликаться; когда ссылаются на целостность родины, то ссылаются на обманчивый вымысел. Объединить народы могут только узы братства и любви.
206
Если Испания никогда не хотела быть сестрой Кубы, то на каком основании она претендует сейчас на то, чтобы Куба была ее сестрой? Подчинить Кубу испанской нации означало бы применить к ней право завоевания, которое сегодня больше, чем когда-либо, унизительно и омерзительно. Республика не может его осуществить, не навлекая на свою голову проклятия честных народов.
Куба неоднократно требовала у Испании права, которые Испания сегодня намеревается предоставить ей. И если Испания неоднократно отказывалась предоставить ей эти права, предоставить ей то, что было у нее самой, то как смеет она удивляться тому, что Куба в свою очередь отказывается принять как запоздалый дар честь, которую она доказала благороднейшей кровью своих сынов, честь, которой она и сегодня добивается, проявляя при этом такую непреклонную волю и стойкость, которые никто пе может сломить?
He безумие ли претендовать на то, чтобы слились воедино два народа, побуждаемые различными потребностями, обладающие самыми противоположными характерами, окруженные различными странами, глубоко разделяемые прошлыми жестокостями, — при условии, что у кубинского народа нет никаких оснований любить Испанию и никакого желания принадлежать ей, при условии, что кубинский народ помнит о всех страданиях, которые ему причинила Испания, — чтобы объединились эти два народа, разделенные характером, обычаями, потребностями, традициями, отсутствием любви и объединенные только воспоминаниями о трауре и страданиях?
Говорят, что отделение Кубы означало бы дробление родины. Это было бы так, если бы этот эгоистичный и гнусный образ господства и корысти был родиной. Но если бы это даже и было так, сохранение за Испанией Кубы против ее явно выраженной и сильной воли — ибо всегда сильна воля народа, который борется за свою независимость,— именно это и было бы тем дроблением чести родины, о котором говорят. Навязывать свою волю свойственно тиранам. Угнетать свойственно подлецам. Испанская республика никогда не захочет быть тиранической и подлой. Она не должна приносить таким образом в жертву благо родины, к которому она, преодолев
207
столько трудностей, благородпо пришла. Она йе должна запятнать таким образом честь, которая так дорого ей стоила.
Если единодушная и упорная борьба Кубы говорит о ее самом твердом желании добиться своей свободы; если воспоминания, объединяющие ее с Испанией, полны горечи и страдания; если Куба считает, что за звучность испанского языка она дорого платит жизнью славных сынов своих, загубленных Испанией, то захочет ли зта новая Испания, возрожденная Испания, называющаяся Испанской республикой, покрыть себя позором самого несправедливого, жестокого, неразумного угнетения? Это было бы ужасной ошибкой, но я надеюсь, что столь низкое дело никогда не будет иметь места.
На Кубе 400 ООО негров-рабов, свободу которых провозгласили революционеры раньше, чем это сделала Испания; а в правительственных политических тюрьмах содержатся глупые десятилетние негры, одиннадцатилет-иие дети, почтенные восьмидесятилетние старики и выжившие из ума столетние негры. Их избивают на улицах, их калечат побоями; так и живут они униженными, так и умирают. На Кубе расстреливают и подозрительных, и уполномоченных правительства, и женщин, насилуемых и унижаемых. Мгновенной смертью умирают те, кто сражается за родину, а медленной, мрачной смертью —-• те, мгновенную смерть которых нельзя было оправдать. Здесь есть командиры, приговоренные к тюремному заключению за издевательства над трупами повстанцев, — были и такие, которых прощали за то, что они клали на стол части тела изувеченного повстанца,— здесь столько ужасов, что я не хочу ни напоминать о них республике, ни говорить ей, чтобы она не допускала их, так как они настолько чудовищны, что указывать ей на то, что их нужно прекратить,— зпачит посягать на ее честь.
