Православная Педагогика - Шестун Евгений
ISBN 5-89510-010-4
Скачать (прямая ссылка):
Алексей Степанович Хомяков умер от холеры в своем рязанском имении 23 сентября 1860 года. Последние минуты жизни говорят о его сильном характере и твердости веры, что засвидетельствовано соседом по имению Леонидом Матвеевичем Муромцевым. Когда Муромцев вошел к Хомякову и спросил, что с ним, Алексей Степанович ответил: «Да ничего особенного, приходится умирать. Очень плохо. Странная вещь! Сколько я народу вылечил, а себя вылечить не могу». По словам Муромцева, «в этом голосе не было и тени сожаления или страха, но глубокое убеждение, что нет исхода». «Лишним считаю пересчитывать, — вспоминает Муромцев, — сколько десятков раз я его умолял принять моего лекарства, послал за доктором и, следовательно, сколько раз он отвечал отрицательно и при этом сам вынимал из походной аптечки то уегагшт, то тегсЫшт. Около часа пополудни, видя, что силы больного утрачиваются, я предложил ему собороваться. Он принял мое предложение с радостной улыбкой, говоря: «Очень, очень рад». Во все время совершения таинства он держал в руках свечу, шепотом повторял молитву и творил крестное знамение». Через некоторое время Муромцеву показалось, что Алексею Степановичу лучше. «Право хорошо, посмотрите, как вы согрелись и глаза просветлели». На что Хомяков ответил: «А завтра как будут светлы!» Это были его последние слова. За несколько секунд до кончины он твердо и вполне сознательно осенил себя крестным знамением. (2. 64-65)
Учение A.C. Хомякова о Церкви
A.C. Хомяков кок богослов
Биограф A.C. Хомякова В.З. Завитневич отмечает, что авторитет Хомякова как богослова среди славянофилов был так высок, что его мнение служило им критерием для проверки своих собственных мнений. Пробуждение в русском обществе религиозного сознания побуждало искать ответы на многие жизненно важные вопросы в учении Православной Церкви. Имеющаяся в то время весьма незначительная богословская литература только зарождалась, преследовала совершенно другие задачи и не могла ответить на эти вопросы. Знакомство со святоотческой литературой, в то время мало изученной и плохо систематизированной, было затруднено для обратившихся к ней впервые. По мнению Завитневича, разобраться в ней могло помочь знание первоисточников и существующей западной богословско-исторической литературы, к которой следовало относиться осмотрительно. A.C. Хомяков с его огромным кругозором, с его глубоким философским умом, с его церковным воспитанием и образом жизни являлся при данных условиях «настоящим кладом». Его богословское мировоззрение выработалось на основании широкого и всестороннего изучения христианской, в том числе и отеческой, письменности, и оно, развившись в законченную систему, в «целое направление», как выразился К.С. Аксаков, составляло тот прочный научный фонд, из которого можно было черпать щедрою рукою, удовлетворяя всем запросам. «Здесь, — писал Завитневич, - корень веры в высокий авторитет Хомякова, здесь главная причина возлагавшихся на него надежд» (7.985-986).
Анализ переписки Хомякова с А.И. Кошелевым, Ю.Ф. Самариным, К.С. Аксаковым выявляет две основные богословские проблемы, которым Хомяков уделял особое внимание: это вопрос о Церкви и об отношении православия к другим вероисповеданиям.
Твердая убежденность Хомякова в невозможности спасения вне Православной Церкви и в том, что среди христианских вероисповеданий истинным Телом Христовым является только Православная Церковь, была истолкована некоторыми его современниками и более поздними исследователями как отсутствие веротерпимости. Очевидно, что вопрос о веротерпимости является искусственным и даже неуместным. Сущность не в веротерпимости, а в истине.
Верный ученик и последователь Хомякова Ю.Ф. Самарин видит силу его богословия в «полнейшей свободе в религиозном сознании». «Хомяков не только дорожил верою, — писал Самарин, - но он вместе с тем питал несомненную уверенность в ее прочности; оттого он ничего не боялся за нее, а оттого, что не боялся, он всегда и на все смотрел во все глаза, никогда ни перед чем не жмурил их, ни от чего не отмахивался и не кривил душою перед своим сознанием. Вполне свободный, то есть вполне правдивый в своем убеждении, он требовал той же свободы, того же права быть правдивыми и для всех... Он дорожил верою как истиною, а не как удовлетворением для себя, помимо и независимо от ее истинности. Самая мысль, что какая-нибудь подмесь лжи или неправды может так крепко прирасти к истине, что нужно в интересах истины щадить эту ложь и неправду, возмущала и оскорбляла его сильнее, чем что-либо, и этот вид бессознательного малодушия или сознательного фарисейства он преследовал во всех его проявлениях беспощадною ирониею. Он имел дерзновение веры» (25. 137). Выраставшее из этого чувства веры учение Хомякова о Церкви Самарин определил следующими словами: «Я признаю, подчиняюсь, покоряюсь — стало быть, я не верую. Церковь предлагает только веру, вызывает в душе человека только веру и меньшим не довольствуется; иными словами, она принимает в свое лоно только свободных. Кто приносит ей рабское признание, не веря в нее, тот не в Церкви и не от Церкви... Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм истины и любви, или, точнее, истина и любовь как организм» (25. 138-139). По замечанию H.A. Бердяева, душу хомяковского богословия составляет понятие «любовь», которая воспринималась им как категория познания и как Божественный дар, которым обеспечивается познание безусловной истины (2. 75, 81).
