Работы по истории и филологии тюркских и монгольских народов Том 5 - Бартольд В.В.
Скачать (прямая ссылка):
2? Ср. ВаИЖоМ, СЬщЬг-Кпйп, Б. 898 <см. ниже, стр. 627>: «некоторое количество племен».
28 Ср. Радлов, Словарь, I, 63.
29 <В немецком издании этой фразы нет.>
172 Двенадцать лекций, по истории турецких народов Средней Азии
летом; они свободны и не платят податей царю, потому что служат ему на войне, когда он их призовет» 30.
Особенным значением среди чагатаев пользовались четыре рода: арлат, джалаир, каучин и барлас. Слово каучин, как мы видели, первоначально не было названием отдельного рода или племени, но названием привилегированной части войска; по словам Шереф ад-дина Йезди, так называлась собственная тысяча хана. Очень вероятно, что из каучинов происходил первый правитель Мавераннахра из чагатайских эмиров, Казаган (1346—1358), внук которого впоследствии был побежден и убит Тимуром. Названия трех остальных родов были первоначально названиями монгольских национальностей; в чагатайском государстве каждый из этих родов владел определенной территорией; арлаты жили в северной части Афганистана, джалаиры — на Сыр-Дарье около Ходженда, барласы — в местности по Кашка-Дарье. Наравне с родовыми единицами упоминаются, как отдельные части чагатаев, имевшие своих предводителей и свою территорию, отряды, образовавшиеся в свое время вокруг отдельных ханов или царевичей и после их смерти сохранившие их имя. Так, около Балха упоминается «кебекский Тюмень»; по словам анонима Искендера, Кебек в царствование своего брата Эсен-Буки получил право собрать вокруг себя богатых людей (очевидно, кочевников, владевших наибольшим количеством стад) из каждого улуса; от этих людей, по словам историка, происходили те, «которые теперь с гордостью называют себя собственными людьми Кебека» (олл^^о ?л> з*-5^ С^^Лкл-^уА г? Ь). По словам того же источника, к Кебеку присоединился потом улус его побежденного врага, царевича Ясавура; но при Тимуре ясавури упоминаются отдельно как род, живший около Самарканда; глава ясавуриев, эмир Хизр, владел Самаркандом и по словам анонима Искендера.
Самая тесная связь была, конечно, между Тимуром и родом барлас, к которому он сам принадлежал; отдельные представители этого рода часто называются «братьями» Тимура. С эмирами арлатов и джалаиров Тимур долго боролся за власть, даже после своего провозглашения главой чагатайского государства; улус джалаиров даже был объявлен в 1376 г. уничтоженным, и его остатки были распределены по отрядам других эмиров. Среди особенно близких Тимуру эмиров упоминаются, однако, не только барласы, но и представители других родов; одним из них был Акбуга из рода найман, подобно многим другим сподвижникам Тимура заранее определивший для себя место погребения около предполагавшегося (в Шахрисябзе) места погребения самого Тимура. Замечательно, что эти местные кладбища называются тем же словом (мурчал), как место отряда или отдельного воина во время битвы.
Этот рассказ и многие другие свидетельствуют о популярности Тимура среди чагатаев вообще, особенно среди их главарей. К военному элементу
30 Клавихо, изд. Срезневского, 220.
Лекция XI
173
своей страны Тимур, несомненно, чувствовал себя гораздо ближе, чем к городскому и сельскому населению, хотя и Тимур совершил поступок, который в глазах кочевников обоих среднеазиатских государств, чагатайского и могольского, был особенным преступлением: сделал если не своим постоянным местопребыванием, то своей столицей большой город и стал воздвигать в нем постройки. Переход кочевников, их царевичей и главарей в города считался нарушением ясака Чингиз-хана. Предписание «всегда кочевать, никогда не становиться оседлыми» приписывалось и малоазиатскими турками Огуз-хану 31, причем в этом случае употреблен термин отурак, этимологически ближе стоящий к современным европейским словам с этим значением (русск. «оседлый», франц. «sedentaire», нем. «se?haft»), чем употребляемое теперь в Средней Азии слово джатак. Ненависть к городам была в Моголистане, конечно, упорнее, чем на западе. Еще во второй половине XV в., когда потомки Тимура давно успели прославиться своими постройками в Самарканде и Герате, могольский Юнус-хан из-за неудовольствия своих моголов должен был отказаться от своего намерения поселиться в Аксу, хотя этот пункт тогда «только по сравнению с Моголистаном мог считаться городом». Когда Юнус-хан несколько лет спустя занял Сайрам и потом Ташкент и поселился там (в Ташкенте, как известно, и теперь находится его могила), часть моголов ушла от него вместе с сыном самого хана, Ахмедом, остававшимся и впоследствии, в противоположность своему отцу и старшему брату, настоящим степным воином по привычкам и наружности. Таковым видел его еще в 1502 г. его племянник Бабур 32.
В чагатайском государстве о возмущении на этой почве кочевников против своего властителя говорится только в рассказах о событиях XIV в. Историки хвалят Казагана за то, что он оставался верен кочевой жизни, зимовал на берегу Аму-Дарьи, проводил лето в горах около Бальджуана, не трогал земель оседлого населения. Его сын Абдулла, не спросив позволения у отца, совершил набег на Хорезм; хорезмийцы откупились от него за 200 томанов (2 ООО ООО серебряных динаров); Казаган, узнав об этом, выразил сыну резкое порицание за беспричинное нападение на земли мусульман. О правлении Казагана говорится, что при нем и турки, и таджики пользовались полным благоденствием. Абдулла после отца тоже правил хорошо, но вызвал неудовольствие некоторыми действиями, как, например, решением сделать своим местопребыванием Самарканд; поэтому он был низложен эмирами меньше чем через год после смерти Казагана. После нескольких лет смуты власть перешла к внуку Казагана, эмиру Хусейну. Он задумал сделать своей столицей Балх; Тимур уговаривал его не делать этого, указывая на судьбу
