Преступник и преступление на страницах художественной литературы - Клебанов Л.Р.
ISBN 5-466-00143-0
Скачать (прямая ссылка):
Издевательство или тяжкое оскорбление могут выражаться в совершении различных действий, объектом которых являются облик потерпевшего или близких ему людей, его национальные, религиозные чувства и т.п. По нашему мнению, состояние аффекта может вызываться глумлением над патриотическими чувствами граждан проигравшей в войне страны со стороны представителей государства-победителя. В этой связи нельзя не вспомнить произведение Ги де Мопассана «Мадмуазель Фифи*. В нем Мопассан описывает пирушку, которую устроили прусские офицеры в занятом ими французском замке Ювиль. (Отметим, что действие в рассказе происходит во время войны между Пруссией и Францией.)
«Дружеское* сборище пруссаков, среди которых был юный маркиз фон Эйрик по прозвищу Мадмуазель Фифи, украшали несколько французских дам полусвета. В их числе находилась молодая еврейка Рашель, доставшаяся в этот вечер маркизу. В разгар веселья один из офицеров, поручик Отто, которому, как пишет Мопассан, «винные пары ударили в голову, вскочил с места и в порыве пьяного патриотизма рявкнул: «За наши победы над Францией!*
А дальше произошло вот что.
Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:
— Послушай-ка, есть французы, при которых ты не посмел бы это сказать.
Но юный маркиз, повеселевший от вина, захохотал, не спуская ее с коленей:
— Ого-го! Я таких пока не видал. Стоит нам появиться, как они удирают!
1 Толстой Л.Н Собр. соч.: В 14 т. M., 1953. Т. 12. С. 77. Данный пример приводит в своем авторском курсе лекций A.B. Наумов (См.: Наумов A.B. Указ. соч. С. 247— 248).
10
Субъективная сторона преступления
Девушка вспыхнула и крикнула ему в лицо:
— Лжешь, гадина!
Он посмотрел на нее холодным взглядом <...> а затем снова захохотал:
— Ого, как бы не так, красотка! Разве мы попали бы сюда, не будь они трусами? — И, возбуждаясь все более, выпалил. — Мы здесь — господа! Вся Франция — наша!
Она рванулась с его коленей и упала на свой стул. Он поднялся, протянул бокал над столом и повторил:
— Вся Франция и французы, все леса и поля, и дома Франции — наши! Другие немцы, совершенно пьяные скоты в мундирах, внезапно распалились, схватили бокалы и, заорав: «Да здравствует Пруссия!» — залпом опорожнили их.
Девушки не протестовали, только притихли пугливо. Даже Рашель смолчала, не решаясь возразить.
Тогда юный маркиз, поставив на голову еврейки вновь наполненный бокал шампанского, выкрикнул:
— И все женщины Франции наши!
Она вскочила так стремительно, что бокал опрокинулся, упал наземь и разбился, а светлое вино, как вода при крещении, пролилось на ее черные волосы. Глядя в упор на офицера, который все еще смеялся, она пролепетала дрожащими губами, и голос ее срывался от гнева:
— Нет, нет, врешь, не будут женщины Франции вашими! Он опустился на стул, чтобы посмеяться всласть, и бросил:
— Вот это здорово! Зачем же ты-то сюда явилась, голубка? Растерявшись и плохо соображая от волнения, она сперва промолчала, а затем, когда осмыслила его слова, выкрикнула в ответ возмущенно и страстно:
— Что я! Я не женщина, я шлюха, а других пруссакам не видать.
Не успела она договорить, как он наотмашь ударил ее по щеке; но когда он вторично занес руку, она, обезумев от гнева, схватила со стола десертный ножичек и внезапно, так, что другие ничего не заметили, вонзила ему серебряное лезвие прямо в ямку у самой шеи, где начинается грудь. <...> Мадмуазель Фифи почти сразу испустил дух1.
Другой пример убийства в состоянии аффекта мы находим в произведении М.А. Булгакова <Я убил*. В нем повествуется о докторе, которого принудили оказывать медицинскую помощь изуверу-полковнику из петлюровского отряда. Естественно, что все зверства полковника доктор был вынужден наблюдать воочию. Да и самого <ли-каря* петлюровец пообещал пустить, как говорится, в расход.
...И, як бой кончится, я отдам вас под военный суд. Будете вы расстреляны за саботаж. От него не отходить! — приказал он кавалеристу...
1 Мопассан, Ги де. Рассказы / Пер. с франц. M., 1987. С. 85—87.
п
Проблемы преступления
Я стоял, молчал и был, надо полагать, бледен. Затем опять все потекло как туманный сон. Кто-то в углу жалобно сказал:
— Змилуйтесь, пан полковник....
Я мутно увидал трясущуюся бороденку, солдатскую рваную шинель...
— Дезертир? — пропел знакомый мне уже голос с хрипотцой. — Их ты, зараза, зараза.
Я видел, как полковник, дергая ртом, вынул из кобуры изящный и мрачный пистолет и рукоятью ударил в лицо этого рваного человека. Тот метнулся в сторону, стал давиться своей кровью, упал на колени. Из глаз его потоками бежали слезы...
<...> От двери я возвращался к столу, садился в изнеможении, клал голову на руки и внимательно слушал. По часам я заметил, что каждые пять минут под полом внизу вспыхивал визг. Я уже точно знал, в чем дело. Там кого-нибудь избивали шомполами. Визг иногда превращался во что-то похожее на львиное гулкое рычание, иногда в нежные, как казалось сквозь пол, мольбы и жалобы, словно кто-то интимно беседовал с другом, иногда резко обрывался, точно ножом срезанный... я обмотал голову башлыком, и стало глуше слышно. С четверть часа я так провел, и вывел меня из забытья, в котором неотступно всплывало перед закрытыми глазами рябое лицо (лицо полковника. —Л.К.), голос моего конвоира:
