Научная литература
booksshare.net -> Добавить материал -> Семиотика -> Лотман Ю.М. -> "Внутри мыслящих миров" -> 98

Внутри мыслящих миров - Лотман Ю.М.

Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров — M.: «Языки русской культуры», 1996. — 464 c.
ISBN 5-7859-0006-8
Скачать (прямая ссылка): vnutri-mislyashih-mirov.djvu
Предыдущая << 1 .. 92 93 94 95 96 97 < 98 > 99 100 101 102 103 104 .. 158 >> Следующая


(Романовский 1837, 292).

70 Ср. автопародию:

Сия гора не хлеб — из камня, не из теста, И трудно сдвигнуться со своего ей места, Однако сдвинулась, а место пременя, Упала ко хвосту здесь медного коня

(Сумароков 1957, 111). В основе надписи — мотив противоестественного движения: неподвижное (гора) наделяется признаками движения («содвигнулась», «место пременя», «прешла», «пала»).

71 <курсив мой. — Ю. Л.>

280

Семиосфера

Петербургский камень — камень на воде, на болоте, камень без опоры, не «мирозданью современный», а положенный человеком. В «петербургской картине» вода и камень меняются местами: вода вечна, она была до камня и победит его, камень же наделен временностью и призрачностью. Вода его разрушает. В «Русских ночах» Одоевского (картина гибели Петербурга):

Вот уже колеблются стены, рухнуло окошко, рухнуло другое, вода хлынула в них, наполнила зал <...> Вдруг с треском рухнулись стены, раздался потолок, — и гроб, и все бывшее в зале волны вынесли в необозримое море... (Одоевский 1957, 51—52).

Ситуация «перевернутого мира», вписывающая такую модель города в исключительно широкое течение европейской культуры XVI — начала XVIII вв., в конечном итоге соотнесенное с традицией барокко72, в принципе заключала в себе возможность противоположных оценок со стороны аудитории. Это продемонстрировал Сумароков, дав параллельно героическую и пародийную версии надписи. «Перевернутый мир» в традиции барокко, смыкающейся с традицией фольклорно-карнавальной (ср. глубокие идеи М. М. Бахтина, получающие, однако, в работах его эпигонов неоправданно-расширительное толкование), воспринимается как утопия, «страна Кокань»73 или «превратный свет» в известном хоре Сумарокова. Однако он же мог принимать зловещие очертания мира Брейгеля и Босха.

Одновременно происходит отождествление Петербурга с Римом (см. Лотман, Успенский 1982). К началу XIX в. эта идея получает общее распространение. Ср.:

<...> нельзя не удивляться величію и могуществу сего нова-го Рима!.. (Львов 1804, 187).

Соединение в образе Петербурга двух архетипов: «вечного Рима» и «невечного, обреченного Рима» (Константинополя)

72 См. L'iniage du monde renverse... 1979.

73 См. Delpech 1976; Delpech 1979, 35—48.

Символические пространства

281

создавало характерную для культурного осмысления Петербурга двойную перспективу: вечность и обреченность одновременно.

Вписанность Петербурга, по исходной семиотической заданности, в эту двойную ситуацию позволяла одновременно трактовать его и как «парадиз», утопию идеального города будущего, воплощение Разума, и как зловещий маскарад Антихриста. В обоих случаях имела место предельная идеализация, но с противоположными знаками. Возможность двойного прочтения «петербургского мифа» выразительно иллюстрируется одним примером: в традиции барочной символики змея под копытом фальконетов-ского всадника — тривиальная аллегория зависти, вражды, препятствий, чинимых Петру внешними врагами и внутренними противниками реформы. Однако в контексте хорошо знакомых русской аудитории пророчеств Мефо-дия Патарского образ этот получал иное — зловещее — прочтение.

Днесь уже погнеєль наша приклижлется <...> якожє рече пдтріАрхт» Ідковт»: „Видт^т», рече, змію лєжащу при пуги h

ХАПАЮЩу коня за ПЯТу, h сядє на заднюю НОГу h ЖДАХ*ь

извавлєнія отт» Бога". Т<от>. Конь есть весь мірт», а пята

ПОСлЄдНІЄ дни, а змія еСТТ» антихристт» <...> онт» жє начиєтт» хапати, рЄКШЄ блазннтн злыми своими д*блы, знамєнія h

чудесА учиетт» мечты своими творити предт» всеми: гордмт» повелить на мчите преходити (ПОРЛ 1863, II: 263)

(ср. «Горд со двигнулась, д место прелленя...» (там же)74. В таком контексте конь, всадник и змей уже не противостоят друг другу, а вместе составляют детали знамения конца света, змей же из второстепенного символа становится главным персонажем группы. Не случайно в порожденной фальконетовским памятником культурной тра-

74 При таком прочтении именно змей повелевает горам менять место. Таким образом, он оказывается сотрудником, а не противником повелевающего стихиями Петра. Устойчивое отождествление коня с Россией («Россию вздернул на дыбы»), поддерживаемое и пророчеством Мефодия Патарского («весь мир»), сближает всадника и змея.

282

Семиосфера

диции змею будет отведена, вероятно, не предвиденная скульптором роль.

Идеальный искусственный город, создаваемый как реализация рационалистической утопии, должен был быть лишен истории, поскольку разумность «регулярного государства» означала отрицание исторически сложившихся структур. Это подразумевало строительство города на новом месте и, соответственно, разрушение всего «старого», если оно здесь находилось. Так, например, идея создания при Екатерине II идеального города на месте исторической Твери возникла после того, как пожар 1763 г. фактически уничтожил город. С точки зрения задуманной утопии, такой пожар мог рассматриваться как счастливое обстоятельство. Однако наличие истории является непременным условием работающей семиотической системы. В этом отношении город, созданный «вдруг», мановением руки демиурга, не имеющий истории и подчиненный единому плану, в принципе не реализуем.
Предыдущая << 1 .. 92 93 94 95 96 97 < 98 > 99 100 101 102 103 104 .. 158 >> Следующая

Реклама

c1c0fc952cf0704ad12d6af2ad3bf47e03017fed

Есть, чем поделиться? Отправьте
материал
нам
Авторские права © 2009 BooksShare.
Все права защищены.
Rambler's Top100

c1c0fc952cf0704ad12d6af2ad3bf47e03017fed