Внутри мыслящих миров - Лотман Ю.М.
ISBN 5-7859-0006-8
Скачать (прямая ссылка):
361
зательно, что в западной традиции договор как таковой не имеет оценочной природы: его можно заключать и с дьяволом (напр., в житии св. Теофиля, который продал душу дьяволу, а после выкупил ее покаянием), но возможен и договор с силами святости и добра. Так, в «Цветочках» Франциска Ассизского содержится известный рассказ о договоре между Франциском и свирепым волком из Губбио. Обвинив волка в том, что он ведет себя «<...>
какъ самый ХУДШ'И изъ разбойниковъ и уВ1ЙЦЪ <...>», ПОЖИ-
рая не только животных, но и покушаясь на людей, которые несут на себе образ божий, Франциск заключил: «<...> но я X04V' вратть волкт», заключить мир между тобой и здешними людьми <...>» Франциск предложил волку эквивалентный обмен: он, волк, откажется от своих злодейств, а жители Губбио перестанут преследовать его и будут снабжать пищей. «<...> овЄщаєшь ты миті это? — И
волк, ндклонєнієм головы ясно показалъ, что 0ВткщАЄтГЬ».
(Сказания о бедняке Христове... 1911, 53—54). Договор был заключен и соблюдался обеими сторонами до смерти волка.
Ни в русской народной, ни в средневеково-книжной традиции Руси подобные тексты нам неизвестны: договор возможен только с дьявольской силой или с ее языческими адекватами (договор мужика и медведя). Это, во-первых, накладывает эмоциональный отсвет на договор как таковой — он лишен ореола культурной ценности. В рыцарском быту Запада, где отношения с богом и святыми могут моделироваться по системе «сюзерен-вассал» и подчиняться условному ритуалу типа посвящения в рыцари и служения Даме, договор, скрепляющий ритуал, жест, пергамент и печати осеняются ореолом святости и получают высший ценностный авторитет. На Руси договор воспринимается как дело чисто человеческое (в значении: «человеческое» как противоположное «божественному»). Введение крестного целования, когда необходимо скрепить договор, свидетельствует именно о том, что без безусловного и внедоговорного божественного авторитета он
362
Память культуры. История и семиотика
недостаточно гарантирован. Во-вторых, во всех случаях, когда договор заключается с нечистой силой, соблюдение его греховно, а нарушение — спасительно. Именно в общении с нечистой силой выступает условность словесно-знаковой коммуникации, позволяющая пользоваться словами для обмана. Возможность различных толкований слова (казуистика) также отождествляется не с выяснением его истинного значения, а с желанием обмануть (ср. у Достоевского: «Аблакат — продажная совесть»). Ср. эпизод из сказки «Змей и цыган»95. Змей и цыган договорились соревноваться в свисте:
Змей как свистнул — со всех деревьев лист осыпался. „Хорошо, брат, свистишь, а все не лучше моего, — сказал цыган. — Завяжи-ка наперед свои бельмы, а то как я свистну — они у тебя изо лба повыскачат!" Змей поверил и за-
96 При договоре с нечистой силой обычный способ нарушения договора — покаяние (ср. «Повесть о Савве Грудцыне»). Более сложный вариант — апокриф об Адаме. Известен текст (А. П. Пыпин сообщает, что он извлечен из старообрядческой рукописи, но не указывает данных о ней), согласно которому Адам заключил договор с дьяволом в обмен на исцеление Евы и Каина: «И рече дідволп»: „Даси на ся рукопнсдніє <...> жнвый Богу, а мертвый тек'к" (ПОРЛ 1863, I: 16). Однако характерно, что, видимо, более распространенным был текст, в котором Адам, заключая договор, сознательно обманывал дьявола. После изгнания из рая Адам запряг вола и начал пахать землю. «<...> и пріндє дияволт»: „Не ддмт»
ТЄВ*Е ЗЄМЛИ рЛЕОТДТИ, ПОНЄЖЄ МОЯ ЄСТЬ Земля, А еожія С\ТЬ НЄБЄСА H
рдй <...> Напиши мгге рукопнсдніє своє, дд есн мой, тогда мою землю
5ЛЕ0ТДЙ". Адамъ рече: „Чья есть земля, того семи и дзъ и чада моя"», (алее автор объясняет, что Адам хитро обманул дьявола: он знал, что земля принадлежит сатане временно, что в будущем Христос воплотится («<...> яко Господь снити хощеть нд землю и родитися оть д*Ьвы») и выкупит своей кровью землю и людей у дьявола (там же, 4).
В западноевропейской традиции договор нейтрален: он может быть и хорошим и плохим, а в специфически-рыцарском варианте с его культом знака соблюдение слова делается предметом чести. Характерны сюжеты о рыцаре, соблюдающем слово, данное сатане (ср. инверсию в легенде о Дон Жуане: нарушая все обязательства религии и морали, он выполняет слово, данное статуе командора). В русской традиции договор заимствует свою «крепость» от святыни, которой поручается его хранение. Договор же, не освященный авторитетом неконвециональной власти веры, «крепости» не имеет. Поэтому слово, данное сатане (или его земным заменителям), надо нарушить.
О роли типологических символов..,
363
вязал платком свои глаза: „А ну, свисти!" Цыган взял дубину да как свистнет змея по башке <...> (Афанасьев 1981—1985, I: 264).
Игра словами, обнажающая условную природу знака и превращающая договор в обман, возможна в отношении к черту, змею, медведю, но немыслима в общении с Богом и миром святости. Известна поговорка Даниила Заточника: «Лжи во, реме, мнровн, а не Богу: Богу нелзъ солгати, ни вышним игрдти». Показательно, что «солгати» и «игрдти» приравниваются.
