Сто лет политической каторги - Корочкин С.
Скачать (прямая ссылка):
После того, как был арестован Петербургский Совет; после того, как Семеновский полк разгромил пролетарскую Москву и Дубасов снова оказался хозяином города; после того, как началась расправа по линиям железных дорог,—аграрные волнения, хотя бы численно и возросшие, не могли уже опрокинуть царизм. Здесь причина поражения.
Но было ли зто поражение полным? Нет. Как 17 октября 1905 года мы говорили, что победы еще нет, а есть полупобеда, так в конце декабря 1905 года мы говорили, что поражения нет, а есть полупоражение. Царизм удержался, но это был надломленный царизм. Правда, в эпоху реакции он еще бросал наглые вызовы народу. Столыпин, наиболее «великолепный» из представителей 3-июньской монархии, кричал в Думе: «Не запугаете!». Однако, пришло время—и запугали (аплодисменты), запугали на-смерть (аплодисменты). 3-июньский царизм, вышедший из боев 1905 года, еще очень и очень храбрился, но в позвоночнике его крепко сидела пуля со штемпелем, с клеймом: «Красная Пресня 1905 года» (аплодисменты).
И эта полупобедоносная, полупобежденная революция 1905 года потрясла основы старого общества в Европе и Азии. Об этом тоже надо помнить в двадцатую годовщину.
Народы Австрии из рук петербургских и московских рабочих получили тогда всеобщее избирательное право: Габсбургская монархия дрогнула перед революционной забастовкой.
В Германии социал-демократия, уже тогда раз'едаемая оппортунизмом, под давлением рабочих масс оказалась вынужденной официально включить в число мер борьбы всеобщую политическую стачку, и если вожди лицемерили, то молодое поколение немецких рабочих брало оружие всеобщей стачки всерьез, и на этом, на уроках 1905 года, воспитались кадры будущих спартаковцев.
Во Франции непосредственно под влиянием могучих боев 1905 года родился революционный синдикализм, который подготовил почву для нынешней коммунистической партии.
В Англии мы были за тот же период свидетелями могущественных стачек, которые расшатали старые консервативные тред-юнионы и явились первым предзнаменованием тех гигантских гражданских боев, которым Англия идет навстречу.
В Азии, которая охватывает большую половину человечества и которая совсем недавно казалась материком вечного застоя, 1905 год вызвал три революции: в Персии, в Турции, в Китае.
10
Нет, 1905 год не прошел бесследно в истории человечества, он не прошел бы бесследно даже и в том случае, если бы из него не родился 1917 г. Но непосредственной своей задачи—разгрома самодержавия, уничтожения крепостничества—наша первая революция не разрешила. Сам пролетариат только в декабре 1905 года понял по-настоящему, что значит революция, что значит борьба за власть,—уразумел до конца, с каким неистовством, с какой беспощадностью имущие классы отстаивают и будут отстаивать свое господство. Слова Маркса о том, что революция обращает оружие критики в критику оружием, были по-настоящему усвоены авангардом рабочего класса лишь после октябрьского манифеста, когда реакция стала переходить в контрнаступление.
Мне вспоминаются, в связи с этим, две сцены из жизни Петербургского Совета того времени. Одна—29 октября, когда город был полон тревожных слухов о погроме, подготовляемом черной сотней, а Совет готовил отпор. Рабочие депутаты, придя непосредственно со своих заводов на заседание Советов, демонстрировали с трибуны образцы оружия, главным образом, холодного, которое изготовлялось рабочими против черной сотни. Они показывали финские ножи, кастеты, кинжалы, проволочные плети, потрясали ими в воздухе, но все это скорее весело, чем угрюмо, еще с шуткой и прибауткой. Они как-будто думали, что одна их готовность дать отпор сама по себе разрешает задачу. Они в большинстве своем еще не прониклись насквозь той мыслью, что дело идет не на жизнь, а на смерть и что только беспощадная критика оружием способна нанести решающий удар государству и обществу привилегированных. И вот этому научили их декабрьские дни.
3 декабря Петербургский Совет был окружен гвардейцами всех родов оружия. Лозунг был брошен исполнительным комитетом с хор вниз, в зал заседания, где толпились уже сотни депутатов: «Сопротивления не оказывать, оружия врагу не сдавать». Оружие было ручное, вернее, карманное: револьверы, браунинги, маузеры... И вот в зале заседаний, уже окруженном со всех сторон отрядами гвардейской пехоты, кавалерии и артиллерии, рабочие депутаты стали портить свое оружие, били умелой рукой маузером по браунингу и браунингом по маузеру, чтобы сделать их негодными. И это уже не звучало шуткой и прибауткой, как 29 октября. В этом звоне и лязге, в этом скрежете разрушаемого металла слышался зубовный скрежет пролетариата, который впервые почувствовал до конца, что нужно иное, более могучее усилие, иное, более могучее оружие, чтобы сокрушить твердыню векового рабства. А в ближайшие затем дни Мины и Дубасовы дали пролетариату дополнительный страшный урок—с 9 декабря до 19,—когда последние героические усилия рабочих Москвы были потоплены в крови.
А затем начались годы отлива, свертывай: я рядов, преследований, ссылки, каторги, эмиграции, с одной стороны, отступничества, ренегатства, глумления—с другой, черные и глухие годы контрреволюции. Над лозунгами, методами и надеждами 1905 года—сколько было тогда издевательств, официальных и официозных, оппозиционных и лжереволюционных! Можно было бы все ярусы этого зала заполнить литературой годов реакции, которая пыталась вытравить самую память о великом годе, навсегда втоптать знамя революции в грязь 3-июньской реакции. Лжереволюционеры, вслед за либералами, подхалимски издевались над памятью 1905 года, над его «бессмысленными мечтаниями», над его невыполненными обещаниями. Неправда! Сегодня, в 20 годовщину 1905 года, оглядываясь назад и заглядывая вперед, мы говорим народу нашей страны и народам всего мира: 1905-й никого не обманул,—все, что он общел, выполнил 1917-й! (Аплодисменты.)
