Очарование физики - Глэшоу Ш.Л.
ISBN 5-93972-151-6
Скачать (прямая ссылка):
Мои родители, Льюис Глэшоу и Белла Глэшоу, урожденная Рубин, иммигрировали в Нью-Йорк из Бобруйска в начале этого века. В Соединенных Штатах они обрели свободу и возможности, в которых евреям отказывали в Царской России. После многих лет упорного труда мой отец стал преуспевающим водопроводчиком, и его семья получила возможность наслаждаться удобствами, которые имеет средний класс. Тогда как у моих родителей не было ни времени, ни денег, чтобы самим получить университетское образование, они неуклонно стремились дать его своим детям. В поддержке и любви нас учили радостям знания и хорошо выполненной работы. Я сожалею лишь о том, что ни матери, ни отцу не довелось дожить до того дня, когда они своими глазами смогли бы увидеть, как я получаю Нобелевскую премию.
Когда я родился в 1932 году в Манхэттене, моим братьям Самюэлю и Жулю было 18 и 14 лет. Один выбрал профессию дантиста, другой — врача, что весьма порадовало моих родителей. Я же с ранних лет знал, что стану ученым. Быть может, это дело рук моего брата Сэма. Он заинтересовал меня законами, которым подчиняются падающие тела, когда мне было 10 лет, и помог моему отцу оснастить для меня в подвале химическую лабораторию, когда мне было 15. Я наловчился синтезировать селеновые галогениды. Никогда больше я не стал бы проводить такие опасные исследования. Мои родители всегда поощряли мои научные склонности за исключением, быть может, одного случая, когда мне посоветовали стать врачом, а наукой заниматься в свободное время.
Среди моих приятелей в средней школе естественных наук в Бронксе были Гари Фейнберг и Стивен Вайнберг. Мы подстрекали друг друга к изучению физики во время регулярных поездок туда-обратно в нью-йоркском метро. Другой мой одноклассник, Дэн Гринбергер, учил меня исчислению в школьной столовой. Математика, которую тогда преподавали в средней школе, заканчивалась стереометрией. В Корнеллском университете мне опять посчастливилось присоединиться к группе талантливых ребят. Я учился вместе с математиком Дэниелом Клейтма-ном, своим старым одноклассником Стивеном Вайнбергом и многими другими, которые впоследствии стали выдающимися учеными. В течение всего своего формального периода обучения я получил от сверстни- 16
Физика элементарных частиц и я
ков не меньше знаний, чем от учителей. То же самое происходит сейчас и с нашими аспирантами.
Я приехал в Гарвард осенью 1954 года, чтобы написать диссертацию по физике. Дэнни Клейтман, Дейв Фолк и я составляли корнеллский контингент. Из пресловутой когорты корнеллцев были и Стив Вайн-берг, Лоренс Миттаг и Тима Эренрайх. Стив выбрал для продолжения учебы Принстон, который меня отверг; Лоренс выбрал Йель и теперь обучает инженеров в Бостонском университете; Тима же (миссис Генри Эренрайх) являет собой частичку истории физики конденсированного состояния в Гарварде. Во время своего первого года в Гарварде я принял участие в работе над статьей по ядерной физике совместно с Уолтером Селовом, который тогда был младшим преподавателем факультета. Эта работа стала моей единственной вылазкой в эту древнюю и экзотическую дисциплину. В наши дни студенты Гарварда из секты ядерщиков должны одновременно регистрироваться в качестве студентов МТИ или, что еще лучше, совсем переключаться на тот институт.
Обычно я выбирал множество курсов, обращая особое внимание на вдохновенные и вдохновляющие лекции Юлиана Швингера, будущего руководителя моей диссертации. Покойный Джон Сакураи, не по годам развитой студент последнего курса, был моим одногруппником, как и By — прославленное присутствие физики частиц. Среди других курсов была знаменитая теория групп Джона Ван Флека. За многие годы она развилась в совершенно неузнаваемый, но абсолютно необходимый курс в теории групп для физики частиц, который сейчас преподает Говард Джорджи. Также я вытерпел первый курс, который преподавал Пол Мартин — относительность: специальная, общая и непостижимая.
Кроме того, мы должны были удовлетворить требованиям по изучению двух иностранных языков и, что для меня было третьим иностранным языком, по лабораторной работе. С французским языком проблем не было, но экзамен по русскому я сдал только благодаря хитрости. Теперь на нашем факультете не существует обязательного изучения иностранного языка. Физикой во всем мире занимаются на пиджин-инглиш1. Быть может, полезно было бы ввести университетскую версию курса по написанию пояснительных записок, который существует в колледжах.
Поскольку я уже испытал все радости и печали от бросания свинцовых брусков на хрупкие счетные трубки Гейгера в Корнелле, я не горел желанием проходить еще один лабораторный курс. Я использовал свою свободу выбора и решил сдавать дополнительный устный экзамен по методам экспериментальной физики. Моими экзаменаторами были Кен Байнбридж и Керри Стрит. Экзамен я выдержал. За прошедшие несколь-
'Смешанный англо-китайский язык; иногда обозначает плохой английский язык. — Прим. пер. 17 Физика элементарных частиц и я
ко десятилетий, насколько мне известно, больше никто не выбирал такой путь, чтобы избежать лабораторного курса.
