Психологи отечества - Фельдштейн Д.И.
Скачать (прямая ссылка):
1.4.2. Об исторически конкретных формах фиксации психологического знания
[1995]22
Он уважать себя заставил, И лучше выдумать не мог...
A.C. Пушкин. Евгений Онегин
1. К сожалению, не приходится рассчитывать на то, что могут существовать тотальные истины (в частности, в качестве положений, обосновывающих какую-либо область знания). Знание, так или иначе оформленное в нашей психике (в виде интуитивного переживания, малоподотчетного стереотипа сознания, конкретного представления, более или менее общего понятия, суждения, цепочки суждений и пр.) и пригодное для ориентировки в субъектной или внешней реальности, имеет, как правило, определенную, ограниченную область корректного применения. Если мы игнорируем соответствующие пределы, условия применимости знания, оно становится более или менее дезориентирующим, ложным. Эта гносеологическая идея, впрочем, превосходно представлена в широко известной народной сказке, герой которой все время попадает в неловкие положения именно из-за того, что не учитывает условия применения общего суждения («Таскать вам не перетаскать!» — это приветствие героя радует людей, несущих тяжелые мешки с хлебом, и за это же самое приветствие его бьют участники похоронной процессии. И герой этой сказки, располагающий неким небесполезным знанием, но пользующийся им как генеральным принципом, вполне определенно и прямо квалифицируется как, извините, дурак).
Чем шире область применения знания, тем, казалось бы, оно более ценно, «фундаментально». Но и здесь можно попасть в некоторую гносеологическую ловушку. Вот, скажем, общепонятный пример: некто утверждает, что да, кристаллические решетки существуют, хромосомы существуют. Но все это существующее, что бы вы ни взяли, создал
246
Аллах. Да, нужно все это изучать и тем самым бесконечно приближаться к познанию мудрости и величия Всевышнего.
Проверить такое суждение на истинность невозможно, и, следовательно, трудно здесь что-либо возразить. Суждение это очень общее, тотальное. Но здесь уже можно усмотреть не эмпирическое или логическое основание для каких-либо познавательных (научных) действий, а некое третье и притом вненаучное; за неимением лучшего термина назовем это основание «кратологическим» (от греч. «кра-тос» — власть, могущество).
Итак, можно принять, что поиск оснований какой-либо области знания, в том числе и психологии может мотивироваться не только жаждой ясности, непротиворечивости, адекватности знания некоей реальности но и стремлением к некоторой власти над умами (вместо Аллаха может подставляться в качестве создателя теоретических или эмпи-рических объектов науки некто из авторитетных «методологов» или научных «предков», кто первый сказал «Э!» и пр.).
Кроме того, функцию оснований науки фактически выполняет еще одна группа вненаучных, но по-видимому неустранимых, идеа-льных объектов: неформулируемые ценностные предпосылки, вероятно, не только неустранимы, но и необходимы при обосновании науки (хотя бы для того, чтобы она не теряла «человеческое лицо», служила сегодняшним людям, а не отвлеченному чудищу, именуемому Объективной Истиной; с точки зрения этого чудища впереди у нас — тепловая смерть Вселенной. Очень хорошо, но сегодня-то что делать?). Ценностные ориентации фактически определяют направление, содержание и ход научных поисков в самых строгих науках (требования точности, непротиворечивости, логической и эмпирической обоснованности идеальных объектов —это фактически нормативно—ценностные утверждения). Необходимость ценностного обоснования является особенно очевидной в отношении практической психологии (а она органичная и вполне «родная» часть нашей профессиональной области. Говоря о психологии вообще, мы одновременно говорим и о психологии практической).
2. К сожалению, одной-единой (самой обоснованной, стройной, «хорошей и пригожей») психологии не было, нет и не может быть. И это обостряет проблемы ее обоснования.
247
Нам уже доводилось отмечать {Климов. Вестник МГУ, серия 14, 1992, №3, с. 3-12), что человек, по-видимому, начиная с самых первых фаз антропогенеза, неизбежно сталкивался с проявлениями психики как с обстоятельствами, содействующими или противодействующими его важнейшей деятельности по жизнеобеспечению. А поскольку сталкивался, то начинал замечать, выделять их по каким-то опознавательным признакам и фиксировать опыт этих столкновений в доступной исторически конкретной форме (в слове, ответном или превентивном действии, поведении, коллективном действе и т.п.). Что это за проявления психики? Это могли быть: сон, иной раз как бы насильственно прерывающий бодрствование и сопровождающийся сновидениями, а также и освежающий сон; усталость/работоспособность и их колебания, ошибочные и удачные варианты действий; горе, радость, удивление, страх, гнев, боль, стойкие черты нрава окружающих людей и т.п. -
Неизбежно человек нащупывал, находил хоть сколько-нибудь эффективные средства овладения особенностями психической реальности. Очень вероятным будет и такое предположение: люди неизбежно различались по способности фиксировать, накапливать и применять, культивировать возникающий душеведческий опыт. То, что это делалось в форме своеобразной психологической проекции, то есть в форме приписывания осознанных свойств души не мозгу, а, скажем, каким-то внешним мифическим существам, населяющим окружающую среду (злым и добрым духам, «бесицам-трясавицам» и пр.), сути дела не меняет. Все эти представления были внутренними средствами остановить мысль на явлениях сознания, его состояниях.
