Размышления и максимы - Вовенарг Л.К.
Скачать (прямая ссылка):
Герои Корнеля часто произносят речи о возвышенных чувствах, не рождая в нас никакого отклика; герои Расина рождают его, не произнося ни слова о них. Одни говорят — и всегда слишком длинно, — дабы проявить себя, другие проявляют себя уже тем, что заговорили. Кор-нель как будто вообще не понимает, что характер великих людей куда чаще сказывается в том, о чем они умалчивают, чем в том, о чем разглагольствуют.
Чтобы обрисовать натуру Акомата,10 Расип вкладывает в уста этого визиря следующую
124
Бсвенарг
реплику в ответ на слова Османа11 о любви к нему янычар:
Ты думаешь, Осман, моя былая слава Сияет и досель все так же величаво? Но если в памяти турецких войск я жив, Откликнутся ль оііи сейчас на мой призыв?
«Банзид», I, 1
Первые две строки показывают нам опального полководца, взволнованного воспоминаниями о былой славе и приверженности к нему воинов, третья и четвертая — мятежника, вынашивающего некий замысел: вот так люди невольно выдают себя. У Расина можно найти множество примеров, куда более убедительных, чем этот. В той же трагедии Роксана, уязвленная холодностью Баязида, делится своим недоумением с Аталидой,12 а когда та начинает уверять, что брат султана любит ее, бросает только:
Знай, жизнь царевича на волоске висит.
«Банзид», III, 6 *
Таким образом, султанша не тратит времени на объяснения: «У меня гордый и неукротимый нрав. Моя любовь ревнива и неистова. Я погублю царевича, если он мне изменит». Поэт опускает ее признания, но мы мгновенно все угадываем, и образ Роксаны встает пред нами с особенной живостью. Так Расин изображает своих героев и лишь в редких случаях отступает от этого правила; я привел бы еще не-
* Переьод Л. Циївьяча.
Критические размышления
125
мало блестящих примеров, если бы его творения не были так известны.
А теперь послушаем Корнеля и уясним себе, с помощью каких средств рисует характеры своих героев этот автор. Вот что в трагедии «Сид» говорит граф: 13
Для воспитания нужней пример живой: Монарх по книгам долг не постигает свой, И важно ли, что счег юдам вы потеряли, Что все они загмяі один мой час едва ли? Вы были смельчаком, а я остался им. Я — щит отечества; пред именем моим Трепещет Арагон, дрожит тайком Гренада. Кастилье мой клинок надежная ограда. Не будь меня, враги давно пришли б сюда, И вы б под их ярмом согнулись навсегда. Мне слава каждый день плетет венок лавровый И воздает хвалу моей победе новой. Окреп бы духом принц, ведя на бой войска Под сенью моего всесильного клинка, И, подражая мне в искусстве ратоборства, До срока проявил те смелость и упорство, Без коих титул. . .
Сид» , I, 3 *
В наши дни не найдется, пожалуй, человека, который не чувствовал бы нелепую кичливость подобной речи — на это, кажется, указывали задолго до меня.
Вина за нее ложится не столько на Корнеля, сколько на тот век, когда он писал, и на множество дурных образцов, бывших у него перед глазами. Но вот стихи, до сих пор вызывающие хвалу; поскольку они менее ходульны, то и
* Перевод Ю. Комиссии.
126
Вовенарг
впрямь могут ввести в заблуждение. Корнелия, вдова Помпея, обращается к Цезарю: 14
Пусть, Цезарь, рок меня в оковы ввергнул ныне, Но пленницу не мог он превратить в рабыню, И я за жизнь свою так мало трепещу, Что слово «властелин» к тебе не обращу, Красс-младший и Помпеи со мной делили ложе, Отец мой — Сципион, и забывать негоже Мне, римлянке, о том, что, как ни стражду я, Чураться слабости должна душа моя.
Я — римлянка, о чем тебя предупреждала, А, значит, и в плену пребуду столь горда, Что не взову к тебе с мольбою никогда. Как хочешь поступай. Я лишь напоминаю, Что я — Корнелия и слова «страх» не знаю.
«Помпей», III, 4
И вот еще одно место, где та же Корнелия говорит о Цезаре, карающем убийц Помпея:
Здесь чувство и расчет случайность так сплела,
Что я у Цезаря в долгу бы не была,
Когда б не верила, что об одной лишь мести
Сама бы думала на Цезаревом месте
И что, как каждому, в ком дух великий скрыт,
О ближнем по себе судить мне надлежит.
«Помпей», V, 1*
«Мне сдается, — говорит г-н де Фенелон в том же послании «О красноречии», — что у наших авторов римляне изъясняются слишком выспренно. . . Как непохоже велеречие Августа в- трагедии „Цинна" 15 на скромную простоту, с какой Светоний обстоятельно описывает его привычки. Тит Ливии, Плутарх, Цицерон, Све-
* Перевод Ю. Корнеева.
Критические размышления
127
тоний 16 в один голос говорят нам о римлянах как о людях, чьи сердца исполнены гордыни, но речи просты, естественны, скромны» и т. д.
Именно эта напыщенная величавость, которую мы приписываем римлянам, всегда казалась мне главным недостатком наших театральных пиес и камнем преткновения для поэтов. Разумеется, гордость внушает почтение неискушенным людям, но умам утонченным сразу становится очевидной вся натянутость, вся фальшь кичливых, высокопарных словоизлияний. Заурядным поэтам ничего не стоит вложить в уста своих героев надменные речи. Трудность состоит в том, чтобы возвышенные слова оказались уместными и правдоподобными. Преодолеть ее умел великий Расин, но мало кто обращал внимание на этот его удивительный дар. В репликах расиновских героев так мало искусственной приподнятости, что звучащая в них гордость проходит незамеченной. Поэтому когда Агриппина, взятая под стражу по приказу Нерона 17 и вынужденная оправдываться, начинает свою речь столь простыми словами:
