Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
427
Что сказать о делах? Все происходит так, как должно было ожидать. С самого начала этой несчастной войны, в июле 1914 года, так щемило душу! Чувствовалось, что пришел великий суд над нами! И он должен был добраться до всех нас, остававшихся в относительном покое, дома, когда многие тысячи людей тогда же еще ложились костьми! Так или иначе, беда должна была дойти и до нас... Горделивая, самонадеянная интеллигенция начала безумное февральское выступление 1917 года. Для всякого беспристрастного наблюдателя ясно было тогда, что «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»; а тут еще и зайцы-то какие! — с одной стороны такой небывалый, страшный враг, как немец,— для борьбы с ним одним нужно было напряжение всех сил! С другой стороны такая полуневедомая, стихийная сила, как Россия, с которой одной дай Бог управиться с грехом пополам нашей верхоглядкой и невежественной интеллигенции! И вот сталось все то, что должно было статься: и от немца расколочены до конца, и внутри себя потеряли всякий смысл, всякое понимание друг друга! Совершенное повторение вавилонского столпотворения и срама его! Начали громоздить небывалую башню, обещали какие-то небывалые прелести, долженствовавшие удивить и научить весь мир. А конец — в совершенном сраме и мерзости!
Меня как-то зазвали здесь в местное «религиознофилософское общество» (своего рода отделение петроградского общества того же имени) и просили высказаться о событиях, Я им сказал одно: «Мое глубокое убеждение, что все совершающееся, страшное и безобразное, «достойно и праведно есть», в особенности по отношению к интеллигенции, с которой спрашивается более, чем с кого бы то ни было, ибо она сама хвалилась, что она «сознательна»,— стало быть, более прочих знала, что делала, и, значит, более всех прочих ответственна в событиях! Если и избивать нас будут,— говорил я им,— то и тогда надо нам говорить одно: «достойно и праведно есть!»...» По-видимому, рыбинские философы остались очень недовольны моими речами,— расстались мы холодно! Ну, да сами виноваты, что меня зазывали! Высказал же я им свое крайнее убеждение, которое не покидает меня ни на минуту.
Для научения дано это время нам всем, слишком успокоившимся и самодовольным людям «конца века»!
428
Сохрани Бог нас от слишком больших испытаний, которые были бы не по силам! (...)
Когда и как разрешится этот великий исторический нарыв, при котором мы присутствуем?
Храни Вас Бог, милый мой. Был бы я очень рад, если бы Вы еше написали мне о себе, своих мыслях и переживаниях. Низкий поклон мой Вашим. Надежда Ивановна шлет Вам сердечное приветствие и поклоны. Она много помогцет мне переживать тяготы этого времени.
Ваш любящий Ухтомский.
30 июля 1918. Рыбинск.
Дорогой Николай Яковлевич!
(...) Я надеюсь все-таки, что и Вам удастся приехать сюда, и, так или иначе, мы повидаемся в близком будущем. Обо многом хотелось бы побеседовать, хоть я и знаю, что, когда свидание состоится, обо многом забудешь сказать, многое уйдет из внимания, и только впоследствии будешь сожалеть о забытом!
Нарыв наш все еще не нагнаивается до такой степени, чтобы можно было ожидать близкого разрешения. Чрез Рыбинск идут теперь все новые «эшелоны» большевистских войск на восток; по Мариинской системе, чрез Шексну, пришли балтийские миноносцы, чтобы обслуживать нашу Волгу; а народ голодает, чахнет и мрет! Люди узнали очень многое, во многом «окультурились», но утеряли зато способность сожительства друг с другом! Злопыхательство и ненавистничество сказываются с особенной выразительностью, когда деятели одеты интеллигентами и джентльменами, с такими «культурнейшими» физиономиями, с такими утонченными искательствами в области искусств и комфорта... Когда потрошителями и людоедами бывают люди в звериных шкурах, тут кажется все естественным и в порядке вещей. А вот когда просвещеннейшие народы Европы в течение пяти лет съедают друг друга, когда все эти утонченные «денди», «мессиё» и «герры» без устали грызут и поедают один другого,— тогда тут есть над чем призадуматься. И именно тогда, когда нас стараются убедить, что все это было необходимо, что иначе и не могло быть во имя этой самой «культуры»,— тогда-то в особенности приходишь к сознанию: ну да, значит, они утеряли способность с о-
429
жительства, утеряли секрет, связующий людей в общежительства! В самом деле: при таких-то средствах культуры жизни и личности, при всех-то «философиях» и «гуманитарных воспитаниях», да такая «мертвая схватка» в горло друг другу!
При такой-то культуре, цивилизации, при таких-то сокровищах духа и творчества, да такая неспособность жить в мире и согласии друг с другом! Да, именно секрет утерян: утеряна любовь! «За умножение беззакония иссякнет любовь многих!»
Все снова и снова, опять и опять возвращаешься к этому пророческому слову Христа, Божией Премудрости,
До свидания, дорогой. Всего Вам хорошего. (...)
Преданный А. Ухтомский.
11 августа 1918, Рыбинск.
Дорогой Николай Яковлевич, я послал Вам вчера заказное письмо с просьбою выхлопотать мне свидетельство на право выезда в Петроград, и затем еще просил Вас,— на случай возможного обращения к Вам вопроса о моем посещении Карташевки,— подтвердить, что я гостил у Вас во второй половине августа старого стиля. Имею возможность еще и сегодня сесть за перо и бумагу, и пользуюсь случаем, чтобы еще написать Вам. Всего объяснять в письме невозможно. Впоследствии, если Господь помилует нас с Вами и пронесет над нашими головами начавшийся вихрь, все расскажу Вам. А теперь прошу только верить, что подтверждение моего пребывания у Вас в указанных числах чрезвычайно важно для меня и может иметь для меня чрезвычайные последствия !0.
