Интуиция совести - Ухтомский А.А.
ISBN 5-88986-13-5
Скачать (прямая ссылка):
293
что мои робкие шаги в журналистике, воспринятые цельным человеком с большим талантом и волей, могут превратиться в великое дело исследования жизни, недоступной самым подвижным романистам и новеллистам. Мне представляется на этом пути возможность доработаться до такой формы, которая останавливает мгновение пролетающей жизни и превращает его в маленькую поэму...» («От земли и городов». ГИЗ, 1928, с. 7). «Путь исследования журналиста в моем опыте сопровождается все время, с одной стороны, расширением кругозора до того, что в дело пускается все пережитое, прочитанное и продуманное, а с другой — поле зрения сужается исключительным аниманием, со страстью сосредоточенным на каком-нибудь незначительном явлении. И от этого почему-то чужая жизнь представляется почти как своя. И вот, как только это достигнуто, что свое личное как бы растворяется в чужом, то можно с уверенностью приступить к писанию,— написанное будет для всех интересно, совершенно независимо от темы, Шекспир это или башмаки...» (с, 320 и след.). «Оно правда,—очень трудно выслушивать чужую жизнь, чтобы она проходила так близко около тебя, как будто была своя собственная. Для этого вовсе не обязательно любить человека, а надо только обладать тем чувством общественности, которое так часто прорывается у русского человека в вагонных беседах и непременно должно быть в таких странах устного предания, какой была до сих пор Россия» {с. 290). Вот и Зосиме, и доктору Гаазу, и всем этим опытным натуралистам par excellence! 34 свойственна эта методика проникновения в ближайшее предстоящее пред ними, как а свое родственное, о котором говорил М. Пришвин, но только в специально воспитанной и развитой форме, притом не для «писательства», а для самого приближающегося к ним человека. Это и есть «доминанта на лицо другого», о которой я Вам читал 2 апреля прошлого года! Надо очень рекомендовать опыты Пришвина на этом пути. По форме писательства он несомненно классик из плеяды Тургенева и Аксакова, но, что для меня гораздо важнее, он в писательстве — открыватель нового (а для простых людей — старого, как мир!) метода, заключающегося одновременно в растворении всего своего и в сосредоточении всего своего на другом (на встреченной реальности, встреченном человеке). Для Зоси-
294
J
мы, для Гааза этот метод исходный и основной с самого начала!
И если уже для писателя этот метод оказывается так труден, как видно из работы Пришвина, то для человека, ушедшего 8 этот метод целиком, он является, конечно, делом постоянного напряжения, труда целой жизни изо дня в день!
Усредненный и спокойный «интеллигент», ценящий в глубине души более всего комфорт довольства собою, вряд ли решится встать на этот путь. Он всегда будет склонен замкнуться ради своего покоя на утешительной, портативной и экономной теории.
Обыденное наше устремление по преимуществу к покою и самоудовлетворению имеет, по-своему, то «положительное», что становится возможно до последнего момента не замечать того ужаса, в котором в действительности живешь; так что опять и опять успокаиваешь себя, что «копья ломать не из-за чего» и «мир, говоря вообще, все-таки благополучен»!.. Одним словом, получается та блаженная слепота, которая как будто помогает жить, т. е. жить беззаботно, катаясь по Парижем и предаваясь тонкостям «partis plaisir’a» 35, не задаваясь, по возможности, ощущением, что при этих занятиях незаметно и мимоходом сбиваешь с ног живых, милых, прекрасных людей. Недаром люди так настойчивы в этом устремлении к «покою» и «самоутверждению», недаром эта тенденция просочилась и в науку, например, в школе покойного Ферворна 36, которая строит физиологическую теорию, исходя из предрассудка a priori 3', будто всякая ткань и всякий организм «в норме» устремлен к «компенсации раздражителей» и к возвращению в покой безразличия! Слепая философия слепых, не успевших продрать глаза щенят! Она была бы смешна, если бы не была горька по последствиям.
...Тут есть самые дорогие мои мысли, которые я выносил за всю жизнь и, может быть, никогда более не напишу, И мне кажется, что продолжается та передача себя, которая была когда-то в аудитории...
О себе могу сказать, что яростно читаю ту громадную литературу, которая накопилась за зиму, в особенности по электрофизиологии и по центральной нервной системе. Тороплюсь, тороплюсь читать, а то скоро опять наша бесконечная суета, уносящая силы и не дающая делать настоящее дело. Пришли новые книги по хронотопу. Когда успеть заняться всем этим
295
как следует? Мои силы заметно падают,— в некоторые дни чувствую это отчетливо... В этом состоянии мне было бы тяжело за границей, и я не жалею, что туда не поехал38. Просто «болтаться» я терпеть не могу и не умею. А для того, чтобы поработать в тамошних лабораториях, надо там пожить несколько месяцев, а не проехаться... Кошки бегают по улицам; а мой Васька сидит дома и регулярно является к письменному столу звать обедать или спать. Время он знает великолепно! Я тоже сижу почти безвыходно дома и глотаю литературу, которая навалена около меня на письменном столе в виде баррикад...
