Язык и философия культуры - Гумбольдт В.
Скачать (прямая ссылка):
IX. Целостность — это всякий раз необходимое следствие безраздельно воцарившейся силы воображения
Но не просто от нередко случайного выбора предмета или от индивидуальности поэта зависит, обеспечит ли он себе эту целостность, сразу же овладев всеми чувствами слушателя. Так должно быть всегда, если только поэт заслуживает имени поэта в абсолютном смысле, то есть если он умеет утвердить царящую над всем самодеятельную силу воображения.
Ибо не число объектов, какие включает он в свой замысел, по преимуществу важно при этом, не близость их к самым великим интересам человечества — и то и другое способно усилить воздействие его работы, но безразлично для ее художественной ценности,— все, что он может сделать,— это поставить своего читателя в средоточие, из которого во все стороны, в бесконечность, расходятся лучи, из которого именно поэтому он может обозревать все великие и незамысловатые формы природы, которые обнаруживаются, стоит только совлечь с реальных предметов черты их случайного своеобразия.
Поэтому дело вовсе не в том, чтобы реально показать всё — это невозможно — или хотя бы многое,— тогда стали бы невозможными некоторые художественные роды,— но исключительно в том, чтобы привести нас в такое состояние, в котором мы увидали бы все. Итак, художнику достаточно собрать наше собственное „яи в одну точку И перенести ее во внешний предмет, то есть быть объективным,—
175
все это он непременно и должен делать, оставаясь художником,— и перед нами непосредственно (какой бы то ни был предмет) встанет целый мир. Поскольку все наше существо во всех своих точках приходит в движение, оно творчески-деятельно; все, что ни производит оно в такой настроенности, непременно должно соответствовать ему самому и в свою очередь обладать единством и целостностью, а это и есть те два понятия, которые мы соединяем, пользуясь выражением „мир".
Тут перед нами опять тот же случай, который мы обнаружили, когда рассуждали, как поэт может достичь идеальности. Пусть поэт вознесет нас над ограничениями действительности — это он и обязан делать прежде всего по своему призванию поэта,— и мы сами собой окажемся в такой сфере, где всякая точка — это центр целого, а потому это последнее безгранично и бесконечно. Абсолютная целостность — непременная отличительная черта всего идеального, как обратное ей — непременная отличительная черта действительности. Следовательно, как только поэту удается подавить в нас настроение, направленное на знание действительности, и подчинить все занятые этим силы духа одной силе воображения, так он достигнет своей цели. Потому что теперь царит уже одно только воображение, теперь оно связывает воедино все, в чем открывает самостоятельную силу, особый жизненный принцип, а поскольку все позитивное находится в родстве и по сути все едино, а разъединение индивидов возникает лишь вследствие ограничения, то отсюда само собою следует стремление к замкнутой внутри себя полноте. Итак, душа, на которую воздействует художник, всегда склонна к тому, чтобы, из какого бы объекта она ни исходила, обнимать в полноте весь круг родственных с ним явлений, в самом буквальном смысле слова связывая воедино целый мир явлений.
Поэт настраивает душу (СешЗДЬ), большее же не может входить в его намерения, которые вообще не должны распространяться за пределы субъекта; поэт никогда не описывает предметы иначе, нежели для того, чтобы представить в них человека; но именно этого он обязан добиваться, возьмется ли он воспевать самый незамысловатый предмет — будь то восход солнца, прекрасный летний вечер или какая-то иная отдельная сцена природы — или же примется сочинять „Илиаду" или „Мессиаду". И это требование нерасторжимо связано с его призванием поэта и вообще с призванием художника.
Выполнить такое требование в наиточнейшем смысле слова — это дело лишь подлинно художественной натуры. Ведь если люди склонны думать, будто поэт серьезный, возвышенный и богатый внутренним содержанием скорее достигнет такой целостности, то на самом деле легче достигнет этого тот поэт, которому гений искусства придал максимальную легкость, который способен затронуть воображение нежными и легкими прикосновениями; при этом наше воображение пышно расцветает, стремясь навстречу звукам поэта, а он наполняет наше воображение бесконечным томлением
176
по все новым сочетаниям у по все новым полетам. В этом и состоит всеобъяснимость, сообщаемая им воображению,— оно никогда не бывает столь тяжеловесно, чтобы стойко держаться одного предмета, но стремится все дальше и дальше, и притом царит над всем кругом пройденного; блаженство граничит в нем с тоскою, тоска — с блаженством, и все оно видит уже не в цветах действительности, но в блеске, в какой, словно таинственным волшебством, облечено все.
И уже нетрудно двигать целым миром, коль скоро найдена точка за его пределами, куда можно встать твердой стопой.
X. Влияние идеальности изображаемого на целостность
Если душа художественно настроена и поэт сообщил ей чуткую восприимчивость и легкую возбудимость, то теперь от его желания зависит, сколько и каких объектов предъявить ей реально, сколько чувств и какие чувства возбудить в ней. Все это определяется природой художественного рода, выбором материала, наконец, индивидуальностью самого поэта. Для него нетрудно получить значительное многообразие фигур из любого материала — о чем уже было сказано,— однако тут есть и нечто большее. Способ, с помощью которого поэт выставляет хотя бы одну-едииственную фигуру, сам собою подготавливает фантазию к тому, чтобы присоединить к одной этой фигуре столько других, сколько потребуется, чтобы они образовали вместе с первой замкнутый круг.
