Язык и философия культуры - Гумбольдт В.
Скачать (прямая ссылка):
90
по себе легко могут стать опасными для других, или такие, которые обычно ведут к нарушению закона, или, наконец, определяют то, что необходимо для утверждения и осуществления самой государственной власти. Я оставляю здесь в стороне, поскольку это не связано с моей задачей, то обстоятельство, что подданное наименование подводят преимущественно и те постановления, которые направлены не на сохранение безопасности, а на благо граждан. В соответствии с установленными выше принципами, здесь, в этих простых отношениях, государство может налагать запрет только на то, что действительно вызывает опасение в качестве возможного посягательства на собственные права государства или на права граждан. Что касается прав государства, то здесь уместно применить недавно сказанное в общих чертах о смысле этого выражения. А именно: во всех тех случаях, когда речь идет только о выгоде или ущербе собственника как такового, государство не вправе обращаться к запретительным законам для ограничения действий граждан. Причем для оправдания подобных ограничений недостаточно того обстоятельства, что какое-либо действие наносит только ущерб кому-либо,— оно должно также ущемлять его права. Это второе определение требует дальнейшего объяснения. Об ущемлении прав речь может идти только в том случае, если кого-либо без его согласия или против его воли лишают части его собственности или личной свободы. Напротив, там, где этого нет, где один гражданин не вторгается в права другого, нет и ущемления прав, какой бы вред этим ни наносился. Точно так же нет нарушения прав и в тех случаях, когда это ущемление прав проявляется в результате деятельности самого потерпевшего, который, так сказать, сам к действию присоединяется, или, во всяком случае, ему недостаточно в меру своих сил препятствует.
Применение таких определений очевидно само по себе. Напомню только несколько особенно ярких примеров. Согласно этим принципам, из определения нарушения закона совершенно выпадает все то, что говорится о действиях, вызывающих возмущение своим неуважением к религии и нравам. Тот, кто позволяет себе высказывания или действия, оскорбляющие религиозное чувство и нравственность другого, безусловно, совершает безнравственный поступок, однако до тех пор, пока он ограничивается только этим, он не нарушает ничьих прав. Чувствующий себя обиженным может удалиться, а если это невозможно, то должен примириться с этим неизбежным неудобством, проистекающим из несовместимости характеров. Не следует при этом также забывать, что, быть может, и другой стороне неприятны некоторые присущие ему свойства. Таким образом, вопрос: на чьей стороне право? — важен всегда только там, где речь безусловно идет о праве. Даже в гораздо худшем случае, то есть когда то или иное действие или то или иное высказывание наносит ущерб добродетели, разуму или здравому смыслу людей, ограничение свободы не допускается. Тот, кто действовал или говорил таким образом, не нарушил этим ничье право, и оскорб-
91
ленный имеет полную возможность противопоставить дурному впечатлению силу воли или доводы разума. Поэтому, как ни велико вызываемое подобными поступками зло, оно всегда сопровождается и благими последствиями, так как служит проверкой в одном случае силы характера, в другом — терпимости и широты воззрений. Нет необходимости, вероятно, напоминать, что во всех этих случаях я исхожу только из того, не угрожают ли данные проявления безопасности граждан. Их отношение к нравственности нации и пределы дозволенного государству вмешательства в эту сферу я пытался установить в предшествующем изложении.
Однако поскольку в ряде случаев для вынесения правильного суждения необходимы положительные знания, которыми обладают не все, и безопасность может быть нарушена, если кто-нибудь необдуманно или преднамеренно воспользуется в своих интересах неосведомленностью других, то в такой ситуации гражданам должно быть предоставлено право обращаться за советом к государству. Наиболее очевидными примерами этого служит деятельность врачей и назначаемых в помощь тяжущимся сторонам юристов,— отчасти из-за большой потребности в них, отчасти из-за трудности суждения о правильности их действий и прежде всего из-за того, что они могут принести немалый вред. Для того чтобы исходить в этих случаях из интересов нации, не только желательно, но просто необходимо, чтобы государство проверяло этих людей с точки зрения соответствия их занимаемой ими должности — если, конечно они этого захотят,— а затем, если эта проверка даст хорошие результаты, выделило бы их по степени их квалификации и довело бы до сведения граждан, что они могут полностью доверять только тем, кто доказал таким образом свою пригодность к данному роду занятий. Но далее государство никогда идти не должно — оно не должно препятствовать тому, чтобы те, кто не пожелал пройти проверку или не выдержал ее, занимались своим делом, а также запрещать гражданам обращаться к ним. Такого рода меры можно применять, во-первых, только там, где воздействие оказывается не на внутреннюю жизнь человека, а на внешние ее обстоятельства, где, следовательно, человек не действует, а только пассивно следует советам и где все дело заключается только в истинности или ложности результатов, а во-вторых, там, где суждение предполагает знания в совершенно особой области, которые нельзя приобрести просто опытом, рассудительностью и практической силой суждения, знания настолько редкие, что даже само обращение за советом представляет некоторую трудность. Если государство действует, не считаясь с этим последним определением, то ему грозит опасность, что нация станет вялой, бездеятельной, полагающейся всегда на чужую волю и знания, тогда как именно отсутствие гарантированной определенной помощи служит стимулом для обогащения собственного опыта и знаний, а также теснее и многообразнее связывает граждан друг с другом, поскольку они находятся в большей зависимости от взаимных советов. Если же государство не примет
