Прогрессивные мыслители Латинской Америки - Бургете А.Р.
Скачать (прямая ссылка):
Э У К Л И Д E С ДА КУНЬЯ
СТАРАЯ ПРОБЛЕМА 1904
Некоторое время тому назад я прочел смелую диссертацию о своеобразнейшем праве, содержавшемся в древних обычаях Бургундии,— праве на ограбление...
Вспоминаю, что, удивленный столь революционным, особенно для той эпохи, противоречием между законами, я заметил, что это право отстаивает крупнейший из теологов, Фома Аквинский, и с таким блеском и обилием аргументов, что с помощью этой цельной структуры изложения опасный тезис представал в виде положительного принципа. Он действительно вызывал благородное и несравненное сочувствие, добиваясь того, чтобы эта нелепость излагалась и выглядела как одна из самых выразительных сторон справедливости.
Речь шла как будто о законах о бедных; и вот важные ученые воспользовались ими, разрушив с благородным негодованием барьеры общей морали, чтобы выступить в защиту огромного большинства ограбляемых, и пришли к заключению, что роскошь богачей представляет собою delitum legale [узаконенное преступление]. На них производила впечатление страшная проблема нищеты в ее двойном аспекте — материальном и философском, ибо о ней, возможно, свидетельствовали не столько удручающие рубища масс, ставших ее жертвами, сколько печальная неспособность цивилизации справиться с нею.
И так как им недоставало еще больше, чем сегодня, средств для устранения этого зла, они находили оправда-
313
ниє существованию несчастных в алчности, в жесточайшей причине захвата богачами всех благ.
Бедняк становился привилегированной личностью, безнаказанно выступающей против всей экономической ортодоксии. Ограбление превращалось вместе с тем в естественное право законной самозащиты против смерти и в настоятельный долг перед жизнью.
Но сострадательные ученые мужи не пошли дальше этой уловки, этих декламаций. Препятствием было если не средневековое мировоззрение, неспособное дать точную оценку человеческому прогрессу в целом, то все та же духовная диктатура находившегося в расцвете сил католицизма, для которого нищета — красноречивейшее конкретное выражение догмы первородного греха всегда была ужасным и неизбежным отрицательным капиталом, увеличивающимся за счет лишений и жертв во имя страстной мечты о блаженстве па небесах...
С другой стороны, светские мыслители того времени и те, которые следовали за ними до XVTTT в., ие исходили из этой сентиментальной тональности. Они были скорее мечтателями, чем философами, их привлекали эстетическая сторона несчастья, захватывающее зрелище человеческого страдания, которому мы всегда сочувствуем из жалости. Их книги с огромными заглавиями, похожими на названия рассказов того времени, представляют блестящее и образное, но бесполезное выступление. Они как заглавия поэм. В самом деле, в «Утопии» Томаса Мора или в «Базилиаде» Морелли перспектива лучшей жизни, являющейся результатом беспристрастно распределенного богатства и упразднения привилегий, появляется среди обилия горячих дифирамбов, чтобы сильнее подчеркнуть в книгах страшные прологи с неописуемыми горестями и мучениями...
Предлагаемые меры отличаются крайней фантастичностью: от абсолютной уравниловки Джона Лилберпа до восхитительного платонизма Фонтепеля и религиозного нигилизма Дидро; и чтобы не было недостатка в гротеске, суровом и нелогичном гротеске, присущем самым трагическим ситуациям, пх венчает безумный коммунизм Кампаиеллы с его тремястами монахами — тремястами бородатыми и меланхоличными аскетами, пытающимися
314
Эуклилес ла Кунья
создать равноправную республику, которая означала бы крах всех достижений прогресса.
Итак, все это хорошо характеризует полную неуравновешенность душ, подвергшихся грубому воздействию противоречивых доктрин и оставшихся поэтому совершенно незатронутыми философским синтезом, который одновременно освободил бы их от традиционной приверженности католицизму, чьей миссии пришел конец, и от разрушительных импульсов победоноспой метафизики.
Так, когда разразился решающий кризис 1789 г., было не удивительно, что осталась незамеченной п, возможно, была принесена в жертву великая проблема, возбуждавшая умы со времен Пифагора и Платона. Дело в том, что великая революция, вдохновленная социальной философией XVIII в.. явила собою необычное зрелище, отвергнув с первых шагов собственных своих творцов. Гизо высказал глубокую мысль: никогда философия так но стремилась к управлению миром и никогда она пе была столь лишена власти.
Философы сразу были оттеснены в мятежном волнении памфлетов и бурной риторики этой всегда недолговечной политической литературы, сообразующейся с неожиданными безумствами толпы. Основательному складу ума Даламбера был противопоставлен наделенный богатым воображением легкомысленный ум Верньо, а неумеренным мечтаниям Мабли — избыток объективизма трагического фата, которого прогуливала по улицам Парижа богиня разума...
Таким образом, последний удар в живот старого режима, уже давно подорванного и готового упасть сам собою, был сделан с избытком энергии, которая бросила на обломки старого порядка руины намечавшегося нового режима. Весьма соблазненная программой уничтожения привилегированных классов, представлявшейся ей огромной и недорогостоящей, революция закрепила в «Правах человека» суровый индивидуализм, который в духовном отношении означал отказ от ее лучших принципов, а в практическом отношении был равнозначен уничтожению народных цеховых организаций, т. е. единственного демократического творения средних веков.
