Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
688
важно не то, что есть на самом деле, а что представляется говорящим во время разговора»1.
На самом же деле анализ значений слова не имеет ничего общего с психологическими наблюдениями над ассоциативными образами, возникающими у разных людей в связи со словом в процессе его произнесения или представления. Естественно, что семантические характеристики основных грамматических категорий у Пешковского представляются оторванными от формального базиса его грамматической системы. Они кажутся взятыми напрокат у Потебни, Овсянико-Куликовского и Шахматова. Таково, например, рассуждение Пешковского о категории существительного: «Категория существительного имеет огромное значение для нашей мысли. Без неё невозможно было бы никакое знание, никакая наука. Нельзя было бы, например, говорить ни о свете, ни о теплоте, ни об электричестве, ни о жизни, ни о государстве, ни о самом языке; ведь ничего этого отдельно не существует... Характерно, что философский термин «субстанция», обозначающий неизменную сущность сменяющих друг друга явлений, одного происхождения с латинским названием существительного (substantivum, ср., впрочем, и у нас «сущность», «существо» и «существительное»). Существительное и есть, действительно, для языковой мысли то, чем для философской мысли является субстанция. А тому, что в философии называется «атрибутом» и «акциденцией», в языке соответствуют... прилагательное и глагол. Части речи есть, таким образом, не что иное как основные категории мышления в их примитивной общенародной стадии развития» (833, 66—675). Эта семантическая характеристика «частей речи» не вполне согласуется с приёмами грамматического определения этих категорий. Так, по словам Пешковского (в третьем и последующих изданиях «Синтаксиса»), значение предметности выражается в языке не столько словообразовательными суффиксами и даже не столько флексиями склонения (т. е. «формами словоизменения»), сколько формами словосочетаний (69—723, 56—585). Ведь «существительное — категория форм слов и форм словосочетаний с формальным значением предметности» (773, 625). Например, слово «добра» может быть и род. пад. ед. ч. существительного и женским родом ед. ч. краткого прилагательного (у него много добра и она очень добра). Спрашивается, от чего же зависит отнесение этих форм то к тому, то к другому ряду? Исключительно от формы тех словосочетаний, в которых они встречаются» (713, 585).
Легко заметить, что и в других случаях семантические эскизы категорий, рисуемые как бы сверх (или поверх) грамматической (преимущественно синтаксической) характеристики относящихся к данной категории форм, оторваны от формальных признаков и обнаруживают иную манеру понимания и изображения. Например, Пешковский теперь признаёт категорию наречия «целиком синтаксичной», так как вся сущность значения формы бело, как наречия, сводится к её приглагольности (З53, 30 ); во всяком случае словообразовательная сторона значения в этой категории, как и в категории инифинитива, признаётся «весьма проблематичной» (там же). Между тем, при выяснении семантической сущности наречия Пешковскому не только пришлось подробно «вдаться в морфологическую сторону явления», описать разнообразные формы наречного словообразования (109—113, 86—895), но и охарактеризовать систему качественных, количественных и обстоятельственных отношений, выражаемых наречиями (115—1173, 90—925).
Вообще, в грамматической концепции Пешковского «синтаксическое начало» гиперболизовано и гипертрофировано в ущерб не только морфологическому, но и лексико-семантическому. Возникает своеобразная грамматическая теория, проникнутая формально-синтаксическим логицизмом с яркой субъективно-психологисти-ческой окраской. В противовес своей прежней переоценке словообразовательных категорий, выступавших как «дымовая завеса» в борьбе с напором фортунатовских
' «Наш язык», ч. 3, Книга для учителя, М. 1927, стр. 91.
23 В. В. Виноградов
689
«форм словоизменения», Пешковский теперь всячески ограничивает функции словообразовательных элементов, ссылаясь на то, что «без формы словообразовательных категорий ещё можно было бы пользоваться языком» (35 , ЗО5). В связи с этим части речи уже рассматриваются не как «основные словообразовательные формы языка» (ср. первые два издания «Синтаксиса»), а как «самые главные категории» языка (ЗО3, 27s), «стоящие прямо на границе между синтаксическими и несинтаксическими» (35 , ЗО5). Выделение инфинитива и деепричастия в особые «смешанные части речи» мотивируется исключительно синтаксическими функциями категорий, а не словообразовательными формами, как раньше.
Однако любопытно, что смещение общих точек зрения в системе Пешковского, отразившись на грамматической характеристике частей речи и обусловливаемых ими категорий, не привело к резким изменениям самого состава частей речи. По-прежнему выступают четыре основные части речи: имя существительное, прилагательное, глагол и наречие, правда, понимаемое теперь не как класс «форменных слов без синтаксических форм», а как «целиком синтаксическая категория» (З53, ЗО5).
