Русский язык - Виноградов В.В.
ISBN 5-200-03017-Х
Скачать (прямая ссылка):
1 Ф.д е Соссюр, Курс общей лингвистики, стр. 130.
2 Статья А. М. П е ш к о в с к о г о «О грамматическом разборе» («Русский язык и литература в средней школе» № 3, 1934, стр. 10).
3 А. М. Пешковский, Русский синтаксис в научном освещении, изд. 3-е, М., 1928, стр. 173— 174 (изд. 5-е, М., 1935, стр. 134—135).
685
подвижной системой, в которой слова и ффмы слов функционируют лишь как звенья в структурных рядах, образуемых грамматическими категориями.
«Категории, как и отдельные формы, создаются в постоянной связи между собой, непрерывно сравниваются в нашем сознании между собой. Подобными нулевыми категориями переполнен наш язык... Изъявительное наклонение, например, есть, в сущности, «нулевое» наклонение; несовершенный вид, в сущности, — «нулевой» вид; невозвратный залог, в сущности, — «нулевой» залог» (изд. 3-е, стр. 31; изд. 5-е, стр. 27). Так парализуется морфологический схематизм фортунатовского понятия «формы отдельного слова» возвратом к понятию грамматических категорий, выдвинутому ещё Потебней и углублённому Шахматовым. Правда, определение грамматической категории, включённое Пешковским в третье (последнее пожизненное) издание «Русского синтаксиса в научном освещении», ещё не освобождено от отражений и осколков фортунатовского учения о форме. Но само это фортунатовское учение решительно преобразовано. Пешковский, по-прежнему определяя форму слова как «способность его выделять по звукам и по значению в сознании говорящего и слушающего двоякого рода элементы: вещественные и формальные» (233, 215), однако, ставит теперь форму отдельного слова в зависимое, подчинённое отношение к форме словосочетания. По его мнению, тот факт, что огромное количество «бесформенных» сокращений в современном языке (ВКП(б), ИККИ, ЦК, СССР и т. п.) без труда «апперципируется нами при чтении как соответствующие падежи, числа, роды и т. д., показывает, до какой степени слаба выразительная сила отдельной формы слова, взятой самой по себе» (73—743, 595). «Всякое формальное значение создаётся, в сущности, всегда взаимодействием данной формы слова с данной формой словосочетания, т. е. прежде всего с остальными формами его» (743, 605). Ведь «основной признак отдельного слова — возможность для данного комплекса звуков встречаться в разных словосочетаниях» (1083, 865). Между тем, «в отношении формы словосочетания в языке нет ничего бесформенного» (683, 55s). Отсюда вытекает резкий протест Пешковского против тех грамматических учений, которые кладут в основу грамматической классификации слов «окончания систем склонения и спряжения, что... не объясняет многих явлений и принижает чуть ли не до полного игнорирования синтаксическую сторону дела» (783, 635). Этот выпад ближайшим образом направлен против представителей фортунатовской школы Д. Н. Ушакова, М. Н. Петерсона и других «морфологов-классифи-каторов». «Многие склонны отожествлять грамматику с морфологией. То, что пальто и эмкаха неморфологичны, побуждает таких авторов объявлять их «неграмматическими» (то же относится и к другим частям речи, так как и там оказываются «неграмматические прилагательные», «неграмматические наречия» и т. д.), но при этом они совершенно забывают, что синтаксис тоже часть грамматики» (6Г , ср. 773). «Влияние синтаксического начала», по мнению Пешковского, обусловлено и ограниченностью запаса флексий в русском языке, повторяемостью их в разных системах. «Так, например, из флексий существительных типа стол и конь в ед. ч. три повторяются в системе глагола (ср. коня — беря; коню — хвалю; конём — берём), одна является нулевой и тоже повторяется в глаголе (им. пад. и повелительное наклонение конь — вынь), и только одна является несомненно предметной (предл. пад. коне), хотя, с другой стороны, как раз именно эта форма и не имеет уже совершенно отдельного существования, так как без предлога не употребляется» (743, 60 ). Вместе с тем, «мощь синтаксического начала при нехватке морфологических средств» иллюстрируется категориями косвенных падежей субстантивированных прилагательных ср. рода («Просительница, штабс-капитанша Калинкина, просила о невозможном и бестолковом»). «Все эти категории в мужском и среднем роде совпадают (только в именительном и сходном с ним винительном различаются добрый и доброе), и тем не менее в сочетании, положим, «просила о невозможном и бестолковом» мы ясно сознаём, что именительным к этим формам будут невозможное и бестолковое, а не невозможный и бестолковый, так что все шесть падежей
686
в их принадлежности среднему роду поддерживаются только одной формой (на -ое, -ее)» (1593, 1245). Упор на «форму словосочетания» заставляет Пешковского несколько изменить свою точку зрения на соотношение «материи» и «формы» (этих двух «стихий») и в отдельном слове. В самом деле, по отношению к словосочетанию «уже совершенно нельзя говорить о материальных и формальных частях, как мы грубо и приближённо (разрядка моя — В. В.) могли говорить в применении к отдельному слову. Ведь ясно, что ни комбинацию форм, образующих данное словосочетание, ни синтаксическую сторону значения бесформенных слов, ни интонацию, ни характер связей между словами мы не можем вынуть из словосочетания и отложить, положим, направо, а весь остаток налево. Дело идёт не о частях словосочетания (частями его являются только отдельные слова), а именно о его разных сторонах как в звучании, так и в значении» (50—513, 425). Кажется, один шаг отделяет Пешковского от потебнианского понимания формы, согласно которому грамматические формы могут обходиться без особого звукового обозначения1. Однако для Пешковского без отдельной звуковой характеристики немыслима ни форма слова, ни формальная категория. По определению Пешковского, «формальная категория слов есть ряд форм, объединённый со стороны значения и имеющий, хотя бы в части составляющих его форм, собственную звуковую характеристику» (293, 265, ср. 53 , 445). В этом определении отразился формалистический эмпиризм фортунатовской системы основных понятий. Для Пешковского «грамматическая категория», например, категория падежа, числа, наклонения, времени, глагола, других «частей речи», вообще всякая словообразовательная и синтаксическая категория — это не форма грамматической мысли и не одно из основных грамматических понятий, лежащих в основе системы форм языка, а прежде всего — эмпирический ряд форм с общим значением или общим комплексом значений, обособляемых по «собственной звуковой характеристике».
